Готическая коллекция - [20]

— Ну ты, полегче, ослеп, что ли, в натуре? — Человек за дверью проснулся этим солнечным утром явно не в лучшем своем настроении.

Катя умоляюще посмотрела на Юлию Медовникову. Та, кажется, сразу узнала этот голос.

— Ваня, ну-ка задержи его, — крикнула она зычно, — он мне заказ не оплатил, сбежал! — Она быстро кивнула Кате на дверь в кухню.

— Ты что же это? — осведомился за дверью тот же недовольный хрипловатый баритон. — Денег нет?

Бедный совсем, а?

— Без рук, ты, давай без рук, понял — нет? А то ведь я тоже могу.

— Беги за участковым, ему по телефону сейчас фиг дозвониться, беги так, тут рядом, — скомандовала Юлия, — он у себя в опорном. Почту нашу видела уже? Так он там, только у него дверь с торца. Да беги же, а то Дергачев, кажется, не совсем еще пришел в себя с перепоя. Как бы ребра этому мальчику не переломал. Ой, да они уже, кажется, сцепились! Уже лупят друг друга… Беги же скорей, не жди!

Катя через кухню выскочила на задний двор гостиницы. Возле контейнера с мусором копошился вчерашний старичок Баркасов. Чертыхаясь, он нес куда-то на пожарной лопате дохлую чайку. Кучка белых окровавленных перьев валялась на земле.

— Семен Семенович! — уже по-свойски окликнула его Катя.

— Аюшки!

— Там драка в баре, клиент безобразничает. Дергачев его задержать пытается, идите помогите ему, а я по просьбе Юли за участковым. Если его в опорном нет — куда мне бежать, где его искать, не знаете?

— Или у себя он на квартире, или на причале, если не в опорном. Комнату-то он у Сидоренковых снимает. На площади переулок слева, дом кирпичный, синий забор, они вместе с Дергачевым там квартиранты.

Да нет, вряд ли на квартире, он должен быть в опорном… Э, милая, это вчера ты была на берегу-то? Ох, ну и дела, прямо жуть берет. Ты, значит, тут с ребятами у нас в гостинице отдыхаешь?

— Да, да, Семен Семеныч, кстати, меня Екатерина зовут.

Эту важную новость Катя сообщила Баркасову уже на бегу. В душе она была благодарна и этому милому старику за его подробный отчет о том, где сыскать участкового, нужного в этой ситуации позарез, и Юлии за ее сообразительность и находчивость, и даже Дергачеву, которого еще вчера она ну просто на дух не переносила.

Нет, какие все-таки славные, отзывчивые люди тут живут, на этой косе — узкой, как лезвие бритвы, полосе между морем и заливом. Морская душа — широкая душа. Да, этому лейтенантику Катюшину крупно повезло с таким сознательным населением. Ведь главное в раскрытии убийства что? Конечно, работа со свидетельской базой, как скажет Никита Колосов. И даже если большая половина этой самой свидетельской базы ничегошеньки о деле не знает, но все же косвенно старается помочь чем-нибудь, это уже греет душу человека в погодах. Доброе слово и кошке приятно, не то что милиционеру! Потому что вселяет хоть смутную, да надежду, что общими усилиями даже запутанное и темное дело сдвинется с мертвой точки. И блеснет луч надежды. И разгорится заря новой жизни и…

Нет, кажется, эта фраза совершенно из другой оперы.

Так восторженно мыслила Катя, мчась на всех парах и то и дело теряя на лету босоножки-шлепки, устремляясь к зданию почты на площади, — мимо домов, заборов, садов, кур, гусей, важно вышагивающих по дороге навстречу и абсолютно не расположенных уступать дорогу, мимо двух молоденьких мам с колясками и младенцами, мимо юного почтальона верхом на древнем немецком мопеде (год выпуска — никак не позднее середины шестидесятых).

Позже она кардинально изменила это свое скоропалительное и радужное мнение от знакомства с местными. Честно говоря, скоро от всей этой восторженной чепухи не осталось и следа.

Участковый Катюшин заседал в опорном пункте.

В обнимку с телефоном. Опорный пункт действительно располагался в торце почты — железная дверь, как в противоатомный бункер, а за ней две крохотные комнатушки. Одна — приемная, где на двух стульях сидели в расслабленных позах четверо бритых под братков подростков в спортивных костюмах. Вторая — кабинет, святая святых, где за письменным столом, смутно напоминающим школьную парту, между облезлым сейфом и шкафом, набитым бланками, расположился участковый Клим Катюшин, облаченный на этот раз, согласно уставу, в полную милицейскую форму. Как и положено в часы приема жалоб и заявлений от населения.

Когда Катя без стука влетела в опорный пункт, он хмуро беседовал с кем-то по телефону, то и дело что-то переспрашивая у пятого подростка, тоже бритого под ноль и тоже вяло и расслабленно раскинувшегося перед ним на стуле. Кате сначала померещилось, что это бритый мальчик, но оказалось, нет — бритая, колючая, как ежик, девочка лет пятнадцати в джинсовом комбинезоне, украшенном бахромой и булавками. На левом предплечье и голом фарфорово-розовом темени девочки синели татуировки.

— Значит, часто она в гараж ходила? — переспросил Клим снова, перед этим сердито буркнув что-то в трубку и брякнув ее на телефон. Тут он поднял глаза и узрел Катю.

— Нечасто, чаще все-таки в церковь, про которую вы раньше меня спрашивали. — Голосок у бритой девочки был тоненький и сипло-прокуренный одновременно. — Ей наш немец нравился, ну просто отпад.