Государство и эволюция - [9]

Я не собираюсь, вдаваться в детали, но ни один здравомыслящий политик не будет игнорировать чужой опыт, как ни один и не станет его механически копировать, чтобы получить "зачет" в Чикаго. Обвинения, которые нам предъявляли в свое время, что мы вместо марксистской догмы хотим строить государство по догме монетаристской, – заведомая демагогия. Помню, как в свое время на съезде народных депутатов Р.И.Хасбулатов попытался затеять публичную дискуссию. Вот, мол, существуют разные концепции рынка – социально ориентированное государство с высокими налогами ("шведская модель") и классически капиталистическое, либеральное (американская модель). Он, Хасбулатов, – сторонник первой, Гайдар – последней. И пусть депутаты (голосованием, по-видимому!) и выбирают между этими моделями путь развития для России.

Все это в интеллектуальном плане смешно, в моральном – постыдно. Не говоря уже о высокой степени безграмотности такого противопоставления (скажем, "социальная" германская экономика в денежной области куда строже следует традициям монетаризма, чем экономика США), очень смешно (если бы не было грустно и стыдно) вообще всерьез обсуждать эту тему.

И кейнсианцы, и монетаристы, и социально ориентированное государство, и "классическое рыночное", и либерально-консервативные и социал-демократические правительства на Западе – все это относится к одной глобальной традиции, которую они сумели сохранить, – к социально-экономическому пространству западного общества, основанного в любом случае на разделении власти и собственности, легитимиости последней, на уважении прав человека и т.д. Войти в это пространство, прочно закрепиться в нем – вот наша задача. Тогда и поспорим о разных моделях.

Реальная альтернатива у нашей страны сегодня совершенно другая.

Капитализм кануна XXI века отделяют 100-150 насыщенных лет от капитализма "классического". Именно в этот новый капитализм нам предстоит входить, а вот в какой роли, это уже зависит от нас, от той политики, которая будет проводиться в России.

Речь идет не о невмешательстве государства в экономику, а о правилах этого вмешательства, т.е. о том – и это главное, – что будет представлять из себя государство. До тех пор пока не сломана традиция восточного государства, невозможно говорить о вмешательстве. Не "вмешательство", а полное подавление – вот на что запрограммировано государство такого типа. Результат известен – экономическая стагнация, неизбежный дрейф России в направлении ядерной державы "третьего мира". Вот именно против превращения нашей экономики – уже на новом уровне – в экономику, описываемую как "восточный способ производства", в экономику "восточного государства"' мы категорически возражаем, боремся.

Напоминаем читателю, что восточный, азиатский, западный и европейский здесь употребляются не в географическом, тем более не в расовом, а только в политико-экономическом смысле. Скажем, Япония может считаться западной, а Куба или Гаити – восточными.

Глава II Особый путь догоняющей цивилизации [10]

Мы, как послушные холопы,

Держали щит меж двух враждебных рас,

Монголов и Европы!

А. Блок

I

Противостояние "восточных" и "западных" обществ красной нитью проходит сквозь всю историю величайшей в мире евразийской империи – России.

Фактически Россия "ворвалась в Азию", в Сибирь лишь в XVI веке. Но Азия ворвалась в Россию и обосновалась в ней на 300 лет раньше. Причина ясна: наша страна всегда занимала "срединное" положение между Западом и Востоком и, увы, чаще в роли "щита", чем в роли "моста". "Особость" нашей страны, как известно, определялась множеством факторов: расколом единой христианской церкви на западную (католичество) и восточную (православие) с сильным византийским влиянием, огромными расстояниями, малой плотностью населения и плохими коммуникациями, территориальным отрывом от Западной Европы. Главную же, определяющую роль, очевидно, играло соседство кочевников.

Здесь не место обсуждать богатую внутреннюю историю Степи. Для социально-экономического развития России принципиально важна лишь одна ее сторона – регулярные столкновения кочевников и земледельческих восточных империй. Кочевник – хищник средневекового и Древнего мира. Как полярный волк на заболевшего оленя, бросается он на ослабленную внутренними раздорами и противоречиями, процессом чиновничьей приватизации восточную империю, нередко подводя черту династическому циклу. Государства Западной Азии с их развитой торговлей, относительной близостью социальных институтов к европейским степные завоеватели регулярно стирали с лица земли. И ведь каждое такое завоевание – это не только разграбление городов и разрушение ирригационных систем, это и упразднение социальных структур, традиций собственности, это переделы земли, имущества.

Европейский "остров" омывался восточным "океаном" с трех сторон: Русь граничила со Степью, Ордой, Австрия – с Османской империей, Испания – с маврами. И во всех трех государствах опасное соседство привело к сходным результатам: усилению государства-щита, бюрократии, замедлению развития. Но в силу особо экстремальной ситуации, а также в силу перечисленных выше факторов особенно дорогую цену пришлось заплатить Руси. Огромная масса Степи во многом определила траекторию русской истории, социальную структуру Московского царства. Подавляющее большинство российских мыслителей считали и монгольское нашествие, и укоренившийся после него "азиатский дух" бюрократии, "ханское самодержавие", несчастьем России ("И вот, наглотавшись татарщины всласть, вы Русью ее назовете", – со злой иронией писал А.К.Толстой). Надо только сразу сказать, что и те, кто считал "татарщину" главной бедой России, никогда не связывали это ни с какими собственно национальными проблемами, никакой "татарофобии" в России никогда не было.