Государственный преступник - [51]

Отстегнув полог, из возка вышел высокий мужчина лет тридцати или около того, аккуратной черной бородкой, в длинном двубортном ольстере с бобровым воротником, бобровом же «пирожке» и модном пенсне с синими стеклами. В руках он держал небольшой дорожный кожаный саквояж. Поправив на ольстере пояс, человек в пенсне поднялся на второй этаж и снял рублевый нумер, записавшись в гостевой книге коллежским секретарем Александром Александровичем Слепневым, саратовским дворянином.

До вечера он не выходил из своего нумера, очевидно, отдыхая с дороги, а часу в шестом покинул пристанище господина Филиновича, перешел на другую сторону улицы и направился пешим ходом вниз по улице Петропавловской. Шел он медленно, прогулочным шагом, благо метель к вечеру утихла и погоды стояли весьма благостные. Несколько раз он останавливался подле витрин магазинов и лавок, как бы заинтересовавшись выставленным в них товаром, незаметно и быстро бросая взгляды вокруг себя. Один раз, уже свернув на Большую Мостовую, он даже зашел в одно такое заведение, оказавшееся довольно приличной ювелирной лавкой. На звонок дверного колокольчика к нему вышел сам хозяин, золотых дел мастер брильянтщик Иоахим Бентхен, и человек в пенсне, незаметно кивнув ему, сделал вид, что замерз и просто зашел погреться. Он стал притоптывать ногами и рьяно потирать уши. Брильянтщик что-то недовольно буркнул и ушел за прилавок, возле витрины коего пожилая пара разглядывала золотые украшения.

— Взгляни, Андре, какие миленькие сережки! — ворковала дама, тыкая пухлым пальцем в стекло витрины. — Они как раз подошли бы к моему палевому платью из бережа и блузе из органди. Ты не находишь, Андре?

— Не нахожу, дорогая, — отвечал гладко бритый Андре, явно вышедший «в люди» из строительных подрядчиков, крепко экономивших в свою пользу на всех материалах, включая гвозди и песок. — К тому же, Додо, у тебя уже есть такие сережки.

— Да нет же, — протестовала дама, тряся дряблыми щеками, — таких сережек у меня вовсе нет.

Господин Слепнев, дождавшись, когда мимо витрины мелькнула фигура прохожего, шедшего за ним от самого поворота с Петропавловской на Большую Мостовую, вышел из лавки и затопал следом. Когда прохожий свернул в один из проулков, коллежский секретарь пошел веселее. Пройдя вдоль занесенной снегом церковной ограды двух небольших храмов Николо-Низской церкви, он остановился возле двухэтажного здания Николаевского детского приюта, огляделся и, не найдя ничего подозрительного, толкнул боковую калитку, ведущую к одноэтажному флигелю. Похрустывая свежим снежком, человек в пенсне дошел до входной двери и, взявшись за чугунную скобу, трижды постучал. Послышались тяжелые шаги, затем из-за двери спросили густым басом:

— Кто там?

— К господину Рывинскому, — ответил Слепнев, невольно подивившись столь редкому тембру голоса.

— Кто? — настойчиво повторили за дверью.

— Коллежский секретарь Александр Александрович Слепнев, — отозвался человек в пенсне и добавил: — Хороший знакомый Павла Аполлоновича.

Послышался звук отодвигаемого засова, и дверь приоткрылась. Слепнев увидел человека с полным лицом с густой растительностью по уголкам губ, похожей на усы китайского мандарина, и встретил острый взгляд проницательных глаз. Точно так смотрел на него девять лет назад тюремный надзиратель Окунь, когда Александр Александрович, будучи еще Мареком Модзалевским, по молодости лет порезал перочинным ножиком будочника Степана Небабу и отбывал срок в Ростовском централе.

— Проходите, — примирительно произнес наконец усатый, завершив осмотр гостя и, верно, не найдя причин захлопнуть дверь перед его носом. — Я доложу Павлу Аполлоновичу о вас.

Уже не глядя на визитера, усатый пропустил его в помещение, затворил двери и снова закрыл их на засов. Затем, шаркая тапками по стонущим под его поступью половицам, он вышел из подсвеченной стеклянным лампионом передней и пошел в комнаты. Слепнев, раздеваясь, глянул на его мощную спину и обомлел: на усатом была вовсе не ливрея лакея и даже не домашний халат, но полосатый пеньюар на марселине фиолетового цвета с накинутой на плечи кашемировой шалью и крохотным кисейным чепчиком на затылке. Коллежский секретарь хмыкнул, скривившись, и сделал несколько неслышных шагов к анфиладе комнат.

— Не знаю я никакого Слепнева, — донесся до Александра Александровича голос Рывинского.

— А он говорит, что знает тебя и что он твой хороший знакомый, — послышался приглушенный басок с нотками то ли подозрения, то ли ревности. — Кто же из вас лжет?

— Только не я, — ответил Рывинский. — И прошу тебя, оставь ты свои подозрения.

— Так будешь ты его принимать или нет?

— А черт, вот некстати, — буркнул Рывинский. — Ладно, подай мне шлафрок и скажи ему, что я сейчас выйду.

Послышались тяжелые шаги, и Слепнев вернулся на прежнее место. Когда в переднюю вернулась усатая дама, коллежский секретарь расправлял складки своего ольстера, висевшего на рогатой напольной вешалке.

— Прошу в гостиную, — пробасила дама, недобро зыркнув на гостя. — Павел Аполлонович сейчас выйдут.

— Покорнейше благодарю, — с легким поклоном произнес Слепнев, сообразив, конечно, что сие чудо природы вовсе не горничная и не экономка, а нечто большее и особенное.