Государства и народы Евразийских степей: от древности к Новому времени - [179]

И еще оказалось, что российское правительство располагает самыми общими и подчас не совсем точными знаниями о нравах и обычаях своих кочевых соседей, об общественном и государственном порядках в Казахских степях. Так, в ходе переговоров русского посла с казахскими владетелями стало очевидным, что взгляд на добровольное подданство в Азии иной, чем в Европе, что европейское представление об азиатском правителе как о самодержавном монархе не соответствует действительной власти степного хана. Степной хан XVIII в., как выяснилось, не был единственным носителем власти. Он, верховный сюзерен, делил ее с султанами и биями, сосредоточившими в своих руках управление улусными и родовыми людьми. Общегосударственные дела также находились в ведении феодальной знати, так что хан фактически был лишен единоличного права заключить договор от имени своего народа. Такой порядок был закреплен одним из пунктов «Жети Жаргы», где, в частности, говорилось: «Чтобы сам хан, равно как и все султаны, старейшины и правители родов, собирались осенью в одно место, в середине степи, для рассуждения о делах народных» [Султанов, 1980, с. 255]. И добавление ко всему впоследствии еще выяснилось, что присяга царствующего хана не налагает никаких обязательств на его преемников, и потому, как отметил В. В. Бартольд, ханы одного и того же казахского жуза в XVIII в. предлагали России свое подданство несколько раз.

А. И. Тевкелев сразу по приезде в орду (ставку) Абу-л-Хапр-хана убедился, что большинство казахов и слышан, не хотело о русском подданстве. Вследствие такого положения дел главе российскою посольства пришлось вести переговоры о подданстве не только с ханом, но также с султанами, биями и с народом, причем с риском для своей жизни. Лишь большие дипломатические способности, которыми обладал А. И. Тевкелев, его личная храбрость, находчивость и красноречие дали ему возможность достигнуть не просто положительных, но блестящих результатов. Проведя долгие месяцы среди неспокойных кочевых племен, он получил клятвенные обещания на русское подданство и направил их 5 января 1732 г. в Санкт-Петербург от Абу-л-Хайр-хана, Семеке-хана, Барак-султана, Нуралы-султана, жены Абу-л-Хайра Бопай-ханым и еще нескольких десятков влиятельных представителей степной аристократии. Затем последовала серия новых русско-казахских встреч; каждая такая встреча множила численность казахских владетелей и их кочевых подданных, присягнувших на верность России. Но по ряду причин процесс присоединения Казахстана к России затянулся на многие и многие десятилетия и закончился в 60-х годах XIX в.

Небезынтересно привести здесь описание церемонии принятия присяги казахским ханом, которая состоялась в Оренбурге в августе 1738 года. Когда в назначенный день хан Киши жуза Абу-л-Хайр со своими приближенными подъехал ближе к Оренбургу, дабы сделать церемонию сколь возможно торжественнее, был выслан навстречу хану майор с ротою драгунов, с двумя взводами гренадеров, с музыкою и 12 заводными лошадьми. Весь отряд сей, дождавшись Абу-л-Хайра на дороге, сопровождал его к Оренбургу. Прочие бывшие там войска стояли на дороге под ружьем, и когда хан проехал мимо артиллерии, то она отдала ему честь десятью выстрелами. Перед палаткою В. Н. Татищева, тогдашнего управляющего Оренбургским краем, сходя с лошади, Абу-л-Хайр был принят поручиком, а у дверей палатки снаружи — майором, внутри же, при входе, — полковником. В задней части палатки был поставлен портрет императрицы; на середине ожидал гостя главный начальник, окруженный штаб- и обер-офицерами. Подойдя к нему, хан произнес на своем языке приветственную речь, которая была переведена толмачом на русский.

В. Н. Татищев отвечал, что не оставит донести императрице о его покорности, обещал ему покровительство и защиту, а затем предложил вновь принять присягу. «Абульхайр отвечал, что уже однажды присягал, но, впрочем, готов присягнуть и вторично. Тогда немедленно был введен в палатку старший из магометанского духовенства с Кораном, и принесен золотой ковер, на который хан преклонил колена, и, выслушав клятвенное обещание, поцеловал Коран.

Немедленно после сего обряда Татищев надел на Абульхайра богатую, золотом оправленную саблю, которую как особенный знак милости хан должен был обнажать только против врагов России. В то же самое время старейшины и простые киргизы были приводимы к присяге Тевкелевым в других палатках.

Торжество заключено обедом, во время которого для удовольствия и удивления гостей пили за императорское и их здоровье с пушечною пальбою» [Левшин, 1996, с. 195–197].

Следует здесь особо отметить, что при Петре Великом и первых его преемниках на троне ничего не предпринималось для изучения языков Ближнего Востока и Туркестана. Поэтому в первой половине XVIII в. Россия не располагала кадрами профессиональных переводчиков тюркских языков русского происхождения. В частности, при сношениях с владетелями Казахских степей российское правительство пользовалось услугами своих мусульманских тюркоязычных подданных, чаще всего услугами казанских татар. В свою очередь, документы, которые исходили от казахских владетелей, обычно оформлялись хивинскими или бухарскими муллами и писались на чагатайском языке (литературном тюрки). Как деятели тюркского происхождения, которые оказывали России услуги при сношениях с азиатскими мусульманскими государствами, так и среднеазиатские писцы, состоявшие на службе у казахских владетелей, были различного уровня грамотности и культуры, что не могло не отразиться, конечно, на качестве составленных ими документов. Так, отдельные слова документов, которые исходят от казахских владетелей (к примеру, послание Абу-л-Хайр-хана в Санкт-Петербург к ее величеству Анне Иоанновне от 30 апреля 1730 г.), содержат орфографические ошибки, а сопоставление старинных русских переводов с подлинными грамотами, сохранившимися в архивах, показывает, что толмачи намеренно или ненамеренно — отступали от буквы и духа подлинника. А это значит, что современный исследователь, работающий со старинными русскими переводами посланий казахских владетелей XVI–XVIII вв. в Россию, должен относиться к такого рода документам не просто критически, а подвергать анализу соотношение и толкование социальной, правовой и юридической терминологии.