Государевы вольнодумцы. Загадка Русского Средневековья - [41]

Накануне собора Иван Васильевич пригласил Иосифа Волоцкого во дворец, долго и задушевно беседовал с ним наедине о церковных делах. Разговор сразу зашел о ереси. Иосиф корил государя за то, что тот терпит возле себя «жидовствующих». Великий князь вздыхал и соглашался, винился в том, что дал еретикам «ослабу», а в завершение беседы твердо обещал «послать по всем городам обыскать и искоренить еретиков». Вряд ли он тогда собирался выполнять свое обещание. Пока готовился Собор, еретики еще были нужны государю, но он уже прощупывал почву для возможной сделки. Будучи опытным негоциантом от политики, Иван III хотел понять, какую цену можно будет запросить у церкви за головы «жидовствующих». Правда, у властей не было уверенности в том, что Иосиф Волоцкий поведет себя должным образом, поэтому был придуман запасной вариант его нейтрализации.

И, наконец, в-пятых, в канун Собора была организована шумная пропагандистская кампания против монастырского землевладения. В конфликтах между монастырями и крестьянами власть теперь становилась на сторону «угнетенных». Подобная тактика социальной демагогии уже применялась великим князем перед походом на Новгород, когда он призвал новгородцев жаловаться ему на местное начальство, расколов тем самым новгородское общество.

Но тут вступил в игру Его Величество Случай, который и сегодня не могут предугадать самые хитроумные политтехнологи. Дабы создать прецедент, великий князь решил воспользоваться поземельным спором между крестьянами села Илемно и Троице-Сергиевой лаврой. Уличив монахов в «неправедности», Иван Васильевич потребовал назад грамоту на это село, которое он сам же и подарил обители на помин души своей тетки. Троицкий игумен Серапион спорить с государем не стал, вместо этого он вывел всех монахов, включая самых больных и немощных, на крестный ход, во главе которого несли злополучную грамоту.

Произошло это 28 июля 1503 года, и в тот же день великого князя разбил инсульт. У него отнялись рука, нога и перестал видеть один глаз. Было ли это чудо Господне, как шептались в монастырях, или случайное совпадение, но болезнь сильно повлияла не только на физическое, но и на психологическое состояние государя. Однако, даже получив грозное Послание с того света, Иван III не отказался от задуманного плана ограбления церкви.

Собор открылся в последних числах августа в великокняжеском дворце. Светская власть была представлена на нем «первым составом»: Боярская дума, все государевы дьяки, высшая знать и. наконец, сам великий князь и наследник Василий Иванович. Как и намечалось, Собор сразу приступил к обсуждению нестроений церковной жизни, однако тон разговора получился не таким, как ожидалось. Пережив серьезный кризис, вызванный ересью, церковь не искала оправданий, а сама стремилась к очищению. Собор бесстрашно поднял больные вопросы церковного быта, дававшие еретикам повод для нападок на духовенство. Жесткому и бескомпромиссному осуждению подверглись симония, «зазорная» жизнь вдовых попов, пьянство и прочие язвы церковной жизни. В итоге Собор запретил святителям взимать мзду за поставление священников, повелел расселить так называемые «двойные монастыри», в которых жили монахи и монахини, а также запретил вдовствующим попам совершать богослужение, если они не примут пострига.

На этом Собор был объявлен закрытым, и соборяне начали разъезжаться по своим епархиям. В числе первых уехал Иосиф Волоцкий. Но едва он покинул столицу, как власти вдруг объявили о продолжении Собора. Запыхавшийся посыльный нагнал волоцкого игумена уже за городской заставой, и тот тотчас развернул лошадей.

А на Соборе тем временем уже разыгрывались нешуточные страсти. Как и было задумано, первым поднялся Нил Сорский и предложил монастырям добровольно отказаться от своих земельных владений. «Нача старец Нил глаголати, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием, а в случае нужды просили бы милостыню от христолюбцев: нужная, а не излишняя».

Затем от лица светской власти докладывал кто-то из государевых дьяков, по некоторым сведениям, Иван Волк Курицын. Тут-то и пригодились изыскания Ивана Черного и других «жидовствующих», направленные против монашества вообще и монастырского землевладения в частности. Смысл доклада заключался в том, что «государь восхоте у митпрополита у всех владык и у всех монастырей села поимати и вся к своим соедините. Митрополита же и владык всех монастырей из своей казны деньгами издоволити и хлебом изоброчити из своих житниц». Понимая, что собственность является гарантией независимости, власти хотели не только обобрать церковь, но и посадить ее на государево жалованье, превратив духовенство в покорных госслужащих.

Воцарилось тягостное молчание. Взоры архиереев обратились к Геннадию Новгородскому. Какое-то время он колебался («ибо уже ограблен прежде того»), но затем выступил с отповедью секуляризаторским планам правительства. И тут не выдержали нервы у великого князя. Он обрушился на архиепископа Геннадия с грубой бранью («многими лаяньями ему уста загради»). Наверное, он был страшен в эти минуты, этот наполовину парализованный горбатый старик в парчовых одеждах, изрыгающий ругательства и угрозы посреди притихшего Собора. Наверное, многих присутствующих обуял привычный страх перед грозным властелином, единолично правившим страной на протяжении жизни целого поколения. Но печать близкой смерти уже проступила на искаженном яростью лице Ивана III, и это добавило храбрости соборянам. Встал троицкий игумен и будущий преемник Геннадия на новгородской кафедре Серапион и объявил, как отрезал: «Не отдам!»