Государево дело - [128]

– Какое там, – со смешком отвечал ему мальчик. – Странник еще спит, а вокруг него вповалку лежат его пьяные русские драбанты.

Наконец, убедившись, что ему никто не угрожает, доктор отомкнул дверь и опасливо выглянул наружу, но тут же почувствовал на шее холодную сталь кинжала. В панике обернувшись, он увидел перед собой улыбающуюся физиономию Михальского.

– День добжий, пан лекарь, – поприветствовал его литвин и легонько толкнул внутрь.

Оказавшись в комнате, я долго всматривался в лицо Штайнмаера, но никак не мог вспомнить, где я его раньше видел. Тот, в свою очередь, с ужасом взирал на меня и Корнилия, но при этом молчал, будто набрав воды в рот. Наконец игра в молчанку мне наскучила, и я начал допрос:

– Любезный доктор. Вы позволите мне вас так называть?

Эскулап судорожно кивнул, но не проронил ни слова.

– Прекрасно. Так вот, я, некоторым образом, обеспокоен здоровьем моей матери, светлейшей герцогини Клары Марии. Узнав, что она является вашей пациенткой, я пришел осведомиться о методах лечения, а также о результатах оного. Я понятно объясняю?

Ответом мне снова был кивок, но теперь Михальский решил, что это уже наглость, и чувствительно ткнул своего пленника в бок.

– Отвечай, пся крев, когда тебя спрашивают!

– Да, конечно, ваше… величество… – заикаясь, пробормотал врач.

– Тогда отвечай, скотина, чем ты ее пичкаешь?

– Лекарствами…

– Ты что, издеваешься надо мной?! – вспылил я. – Да там мышьяка столько, что всех крыс в замке потравить хватит!

– Но, ваше величество, – робко возразил мэтр, – мышьяк есть необходимый ингредиент для подобных снадобий, и его там ровно столько, сколько это необходимо. Клянусь честью!

– А если я тебя прямо сейчас за яйца подвешу на вот этой балке?

– Я человек его светлости, и только он может меня судить!

Это был серьезный довод. Действительно, я в Брауншвейге только гость, и права карать и миловать у меня нет. Государь в этих краях – мой отчим, и только он, да еще, может быть, далекий император могут себе это позволить. А то, что вытворяю сейчас я, на самом деле грубое вмешательство во внутренние дела суверенного княжества. И если проклятый доктор не расколется, то предъявить мне ему нечего, а пытать я не имею права, хотя и нутром чувствую: что-то тут неладно.

Отвернувшись от Штайнмаера, я пристально оглядел окружающую обстановку. Много книг, колбы с разными препаратами, специфический запах… У стены грубо сложенный камин, рядом с которым стоит увесистая кочерга, которая почему-то привлекла мое внимание. Блин, да что же она мне напоминает?..

Внезапно в голове возникают отрывочные картинки из далекого прошлого. Штеттин. Большой каменный дом, в который мы только что ворвались. Камергер моего дяди – герцога Филиппа Набожного. Как же его звали? Да черт с ним! Был еще один человек в этих воспоминаниях, со слащавым неприятным голосом и лицом законченного пройдохи…

– А ведь вы сразу меня узнали, мэтр! – резко оборачиваюсь я к пленнику.

– Не понимаю, о чем вы! – нервно дергает тот головой и в панике пытается угрожать: – Я буду жаловаться его светлости…

– Да хоть его святейшеству!

– Это неслыханно! Произвол! Варварство!..

Еще один резкий тычок заставляет мэтра заткнуться, а я, взяв в руки кочергу, подхожу к давнему знакомому.

– Помните, господин Штайнмаер, девять лет назад, когда у вас была другая фамилия, я обещал вам засунуть в задницу точно такую же раскаленную кочергу. У меня такое чувство, что пришла пора выполнить это обещание.

– Помилуйте! – завопил негодяй, бросившись передо мной на колени. – Я не хотел, меня заставили!

– Ничуть не сомневаюсь. Знаете, я повидал в жизни много наглецов, но вот такого, как вы, видеть еще не приходилось. Это же надо – второй раз попасться, и опять с попыткой отравления близкого мне человека! Послушайте, может, у вас какая-то личная неприязнь ко мне или всему Мекленбургскому дому?

– Ну что вы, ваше величество! – зарыдал эскулап. – Это прискорбное стечение обстоятельств! Недоразумение! Трагическая ошибка!

– Как вы сказали? Трагическая? Чертовски точное определение!

Если бы у Иоганна Альбрехта Мекленбургского вдруг выросли ангельские крылья (или скорее уж дьявольские рога), наверное, и тогда бы герцог Август удивился меньше. Хотя «удивился» – не совсем подходящее слово. В последнее время владыка Брауншвейга находился в состоянии перманентного изумления. В самом сердце его владений, в замке Вотльфенбюттель, проходил суд над придворным врачом герцогской четы, причем сам он чувствовал себя в лучшем случае свидетелем, который вот-вот может стать обвиняемым.

А проклятый эскулап все никак не унимался и продолжал сыпать подробностями, любая из которых по отдельности могла привести негодяя к костру. Но он продолжал и продолжал…

– Признаете ли вы, доктор медицины Николас Климент Штайнмаер, что имели злой умысел извести герцогиню Клару Марию? – тусклым голосом спросил дознаватель.

– Мне приказали! – затравленно крикнул закованный в цепи врач.

– Кто именно? – вкрадчиво поинтересовался слуга закона.

– Несомненно, речь идет о Враге рода человеческого! – нервно воскликнул герцог Юлий Эрнст.

– Разумеется, ваша светлость, – поспешили согласиться члены судебной коллегии, но не тут-то было.