Государево дело - [124]

– Это да.

– Что голштинец, готов к серьезному разговору?

– Да, государь. Он ждет вас.

– Хорошо, идем.

Если какой-нибудь захудалый барон захочет покинуть бальную залу, то этого, скорее всего, никто не заметит, ибо кому он интересен, кроме своих родных и ближайших соседей. Другое дело, если это решит сделать принц или князь, тут сразу пойдут шепотки и пересуды: «И куда это он намылился?..» А уж если так сделает русский царь, то это, будьте покойны, заметят все. Но тут уж ничего не поделаешь, судьба такая у сильных мира сего.

– Куда это они? – тихонько спросил у соседа Хованский, глазами показывая на государя и его телохранителя.

– Кто их знает, – едва заметно пожал плечами Пожарский. – Может, по нужному делу?

– Вот-вот, – охотно согласился княжич. – Оно бы и нам не помешало. Долго еще нам тут столбеть?

– Служба такая, – философски отозвался Петр. – Зато мир посмотрим, себя покажем.

– Ага, посмотрим. Особливо на девок. Глянь, как зыркают бесстыжие. Должно быть, на любовь злые!

– Чего сразу бесстыжие? Просто не принято тут баб взаперти в теремах держать. Оно и правильно.

– Чего правильно-то? – изумился Ванька. – Эдак баба, чего доброго, себя человеком почувствует. Мужа почитать не станет! Или еще какое непотребство удумает…

– Вот оженят тебя на кикиморе какой, что, кроме церкви и девичьей, ничего не видела, будешь знать!

– Это бывает, – легко согласился Хованский, отличительной способностью которого было необычайное умение соглашаться с тем, что только что яростно оспаривал. – Стрыя[117] моего так женили: сказывали, мол, невеста – краса неземная, а как покрывало в спальне сняла – так она кривая!

– Это что же, ее и свахи не видели? – недоверчиво отозвался Петька.

– А для них девку сенную как боярышню приодели и во всей красе показали! – едва не на всю залу заржал рында[118].

– Тихо ты, оглашенный, – пихнул его в бок Пожарский. – Михальский дознается, каково ты себя вел, – беды не оберемся!

– Не до того ему, – отмахнулся Хованский. – Видал, какой озабоченный?

– Случилось чего? – нахмурился приятель.

– Да так, – неопределенно пожал плечами Ванька, после чего заговорщицки подмигнув, принялся шептать: – Давеча какие-то люди приехали в замок, а потом как сквозь землю провалились. Вот Корнила и злобствует аки пес, а никого найти не может!

– Ну, мало ли, может, купцы какие?

– Без товаров?

– Или музыканты. Вон их сколько, уже голова гудит от пиликанья.

– Может, и так. Только скоморохи – они везде первые разбойники!

Комнатка, в которой меня ожидал Фридрих Гольштейн-Гогторпский вместе с Ульрихом Датским, была невелика, но довольно уютна. Два дальних родственника, судя по всему, несмотря на разницу в возрасте, успели найти общий язык и хорошенько угостились, особенно князь-епископ. Вот и сейчас он взялся за кубок и, залпом осушив его, принялся ездить герцогу по ушам.

– Мой дорогой Фридрих, – пьяно прослезился он, – как я рад, что встретил вас на этом скучном сборище!

– Взаимно, – поморщился тот и, с надеждой взглянув в сторону двери, увидел меня.

– Рад видеть вас в добром здравии, господа, – поприветствовал я своих конфидентов.

– Боюсь, что здоровье кузена Ульриха трудно назвать таковым, – скупо улыбнулся он.

– Бывает, – пожал я плечами.

– Вы обо мне? – выпучил глаза датчанин и, громко икнув, подозрительно посмотрел на нас.

– Не обращайте на него внимания, – отмахнулся я. – Трезвый, он человек как человек, а как выпьет, никакого сладу с ним нет. Лучше расскажите, что о моем предложении думают ваши родственники?

– Боюсь, что мне не удалось их убедить. Одни оглядываются на Копенгаген, другие на императора, третьи просто не хотят ни в чем участвовать. Но, надеюсь, это не повлияет на наши планы?

– Никоим образом, мой друг. Как сказано в Писании, много званых, да мало избранных[119]. Пусть потом кусают локти, что не присоединились к нашему проекту.

– О каком проекте идет речь?.. – снова подал голос Ульрих.

– Не берите в голову, мой друг. Давайте лучше выпьем.

– Ик… с удовольствием!

Обрадованный князь-епископ потянулся к кувшину, но покачнулся и, не удержавшись на ногах, рухнул на ковер. Мы с Фридрихом бросились к нему на помощь, но не без удивления обнаружили, что он крепко спит. После этого нам оставалось только взять бедолагу за руки и ноги, чтобы переложить на стоящую у стены скамью.

– Давайте оставим его здесь, – предложил я. – Наш общий родственник быстро набирается, но так же быстро отходит. Держу пари, что через пару часов он будет в норме.

– Вам виднее, – пожал плечами голштинец. – Я слышал, что среди ваших новых подданных этот порок весьма распространен…

Меня почему-то задели слова герцога. В самом деле, что в оставленном мною будущем, что сейчас, все в Европе убеждены, что русские только и делают, что постоянно пьют водку, причем совершенно гомерическими порциями. Распространяют эти домыслы в основном поляки, которые, мягко говоря, тоже выпить не дураки.

– Чушь! – довольно грубо прервал я Фридриха. – Да посмотрите хоть на нас. Я – русский и вполне стою на ногах, а Ульрих – немец и набрался как последняя свинья.

– Не стану спорить, – ухмыльнулся мой собеседник, а я внезапно понял, что сморозил глупость. Ведь Никлотинги, к роду которых я имею честь принадлежать, несмотря на славянское происхождение, все-таки немцы, а храпящий на скамье князь – датчанин!