Государева почта. Заутреня в Рапалло - [35]

— Откуда у него эта любовь к передвижникам?.. — не без сомнений начал Карахан. — Как мне говорила Крайнова, в музее изящных искусств он занимается западной живописью, не так ли?..

— Никто так быстро не становится русским, как армянин… — рассмеялся Даниелов. — Кстати, вы заметили; в русском, на котором говорит армянин, акцент нередко отсутствует…

— Так это тогда, когда армянин окончательно обрусел… — тут же среагировал Карахан.

Даниелов молчал, впрочем, молчать не было причин — реплика при желании могла быть в равной мере отнесена и к Карахану. Кстати, это могло повлиять на существо разговора, он мог стать не просто откровенным, но и доверительным.

— Армянин, не знающий армянского языка, может подчас сделать для Армении больше, чем тот, кто этот язык знает… — заметил Даниелов, он не любил быстро сдавать позиции.

— А зачем ему этот язык не знать, когда он может его знать. Если так говорит старший Даниелов, он прав…

— Прав, конечно, однако должен быть мягче, — откликнулся Александр Христофорович.

— Но ведь вы выросли в одной семье, он говорит на языке, а вы нет, позор! Санскрит знаете, а армянский не знаете — позор, позор!..

— Но вы не должны быть ко мне так строги, Лев Михайлович… — в голосе Даниелова была мольба о снисхождении.

— Но я говорю это и себе, Александр Христофорович: позор, позор!..

Карахан подошел и открыл окно, открыл безбоязненно, видно, он это делал и прежде, несмотря на то что ночи еще были холодными. Но, странное дело, ночь дохнула не холодом, а теплом. Где–то над окном вода просверлила во льду желобок и, сбегая, пела, звук был очень весенним. Был тот самый час между ночью и утром, когда сон неодолим. Москва спала.

— А вы не думали, почему существуют такие «уникумы», как мы с вами? — спросил Даниелов, будто пробудившись. — Я сказал «уникумы», хотя таких, как мы, немало… Почему?

— Тут много причин, но нет такой, которая бы тебя оправдала, — отозвался Карахан.

— Что говорить, надо знать язык, тем более такой, как армянский, за которым культура тысячелетий… — вдруг произнес Даниелов, казалось, на какой–то момент он обнаружил покладистость.

— А если бы за ним не было культуры тысячелетий? — ироническая усмешка изобразилась на лице Карахана.

— Надо знать язык, но главное, в конце концов, не в этом, — бросил Даниелов с неожиданной запальчивостью — впечатление о покладистости наркоминдель–ского полиглота могло быть и преждевременным.

— А в чем? — вопрос Карахана был едва слышен.

— Был на днях у брата на Пречистенке и встретил армян беженцев, отца и сына, не могу забыть!.. — произнес Александр Христофорович и отодвинулся в угол, куда не доставал свет настольной лампы, там ему было спокойнее. — Какой же это был ужас, если их отбросило от Босфора до Москвы!.. И вот еще: это произошло не в изуверском шестнадцатом веке, а в просвещенном нынешнем…

— Но тут век, пожалуй, не виноват, — заметил Карахан. Странное дело, преступление совершено, а виновных нет!.. — воскликнул Даниелов возмущенно. — Значит, век не виноват?.. Я заметил, когда речь идет о преступлении, мы пуще смерти боимся обвинения… Поэтому преступники ждут случая, чтобы убить еще раз.

С внимательной печалью Карахан смотрел на Даниелова.

— Вы это к чему, Александр Христофорович?

— К чему? А вот к чему. Можете допустить, что завтра вас назначат послом в Турцию?.. Можно допустить?

— Предположим.

— И что вы сделаете, чтобы преступление не повторилось?

Лицо Карахана стало суровым.

— Все, что в моих силах, Александр Христофорович…

О чем мог думать Карахан в этот предутренний час, когда все тот же старый «паккард» вез его на Софийскую набережную? Пути истории неисповедимы. Все может принять такой оборот, о каком мы сейчас и не догадываемся. А вдруг и в самом деле поездка в Турцию станет реальностью? А почему бы и нет? Возражения с нашей стороны? Вряд ли. Такое решение в духе, например, Чичерина. Ну, что ж, в самом этом решении скрыта внезапность, действенность и точность, свойственные чичеринской дипломатии. Как заметил Карахан, в чичеринских ходах есть неброскость и нестандартность ума значительного. Но, может, это зависит не только от Чичерина! А от кого еще? От турок, например?.. Агреман? Нет, это будет больше чем агреман. За этим согласием стоят проблемы, которые обычному агреману, может быть, и не всегда сопутствуют… Но не слишком ли далеко увлекла Карахана шальная идея наркоминдельского полиглота?.. Кстати, старый «паккард» почти прошел мост, и впереди глянули белые особняки Софийской набережной, они, эти особняки, явились вовремя — в самый раз сходить на грешную землю…

19

Александр Христофорович зашел к Карахану и сказал, что они могли бы сегодня вечером побывать у старшего Даниелова. Все тот же «паккард» осто-

рожно спустился к реке и по набережной помчал на Пречистенку.

Весь день шел снег, мокрый и обильный. Он лежал глыбами на карнизах домов, сползая и обламываясь. Не спуская глаз с карнизов, прохожие переходили с тротуара на дорогу. Автомобиль двигался медленно, разбрасывая мокрый снег, оглашая улицу вздохами клаксона. Слабый свет фар упирался в спины прохожих. Казалось, люди потеряли слух и зрение, а вместе с тем и опасение за свою жизнь. Они уступали дорогу неохотно, смотрели на автомобиль с плохо скрытой неприязнью, только на движение рук и хватало сил, слов не было слышно, но, по всей видимости, они не были дружелюбны.