Гостья - [156]

«Нет, – подумала она, – нет». Она встала и подошла к окну. Стеклянный шар фонаря спрятали под черной железной зубчатой маской вроде венецианского волка. Его желтый свет был похож на чей-то взгляд. Отвернувшись, она включила электричество. В глубине зеркала вдруг возникло ее отражение. Она встала лицом к лицу с ним. «Нет, – повторила она. – Я не такая женщина».

То была длинная история. Она пристально смотрела на свое отражение. Давно уже его пытались у нее похитить. Неизменное, как заданная величина. Строгое и чистое, как лед. Верное, заносчивое, сосредоточенное на пустых моральных устоях. И она сказала: «Нет». Но сказала это тихонько, и Жербера она поцеловала тайком. «Ведь это я?» Нередко она колебалась, завороженная. А теперь угодила в ловушку, оказалась во власти этого ненасытного создания, дожидавшегося в тени мгновения поглотить ее. Ревнивую, предательницу, преступницу. Нельзя было защититься робкими словами и тайными поступками. Ксавьер существовала, предательство существовало. Оно существует во плоти, мое преступное лицо.

Оно перестанет существовать.

Внезапно на Франсуазу снизошло величайшее спокойствие. Время остановилось. В заледеневшем небе Франсуаза оставалась совсем одна. То было столь торжественное и столь окончательное одиночество, что оно походило на смерть.

Она или я. Это буду я.

В коридоре послышались шаги, в ванной полилась вода. Ксавьер вернулась к себе в комнату. Франсуаза прошла на кухню, закрыла газовый счетчик. Она постучала. Быть может, есть еще способ избежать…

– Зачем вы опять пришли? – спросила Ксавьер.

Она лежала в кровати, облокотившись на подушки; горела лишь одна лампа у изголовья; на ночном столике рядом с тюбиком белладенала был приготовлен стакан воды.

– Мне хотелось бы, чтобы мы поговорили, – сказала Франсуаза. Сделав шаг, она прислонилась к комоду, на котором стояла газовая плитка. – Что вы собираетесь теперь делать? – спросила она.

– Разве вас это касается? – ответила Ксавьер.

– Я была виновата перед вами, – сказала Франсуаза. – Я не прошу вас простить меня. Но послушайте, не делайте мою вину непоправимой. – Голос ее дрожал от волнения. Если бы только она могла убедить Ксавьер… – Долгое время у меня не было другой заботы, кроме вашего счастья, а вы никогда не думали о моем. Вы прекрасно знаете, что у меня есть оправдание. Сделайте усилие во имя нашего прошлого. Оставьте мне шанс не чувствовать себя постыдно преступной.

Ксавьер смотрела на нее с отсутствующим видом.

– Живите по-прежнему в Париже, – продолжала Франсуаза. – Возобновите свою работу в театре. Вы поселитесь, где пожелаете, и никогда больше меня не увидите…

– И приму ваши деньги? – сказала Ксавьер. – Я предпочту немедленно умереть.

Ее голос, выражение ее лица не оставляли никакой надежды.

– Будьте великодушны, согласитесь, – настаивала Франсуаза. – Избавьте меня от угрызений за то, что я разрушила ваше будущее.

– Я предпочту умереть, – непримиримо повторила Ксавьер.

– По крайней мере, встретьтесь с Жербером, – сказала Франсуаза. – Не обрекайте его, не поговорив с ним.

– Это вы пришли давать мне советы? – удивилась Ксавьер.

Франсуаза положила руку на газовую плитку и открыла кран.

– Это не советы, это просьбы, – сказала она.

– Просьбы! – Ксавьер рассмеялась. – Вы теряете время. Я не добрая душа.

– Хорошо, – сказала Франсуаза. – Прощайте.

Она шагнула к двери, молча взглянув на это детское, мертвенно-бледное лицо, которого она никогда больше не увидит живым.

– Прощайте, – повторила она.

– И не возвращайтесь, – в ярости сказала Ксавьер.

Франсуаза услышала, как она соскочила с кровати и закрыла за ней задвижку. Луч света, сочившийся под дверью, погас.

– А теперь? – спросила себя Франсуаза.

Она осталась стоять, не спуская глаз с двери Ксавьер. Одна. Без поддержки. Полагаясь теперь только на себя. Подождав какое-то время, она вошла на кухню и положила руку на рукоятку счетчика. Рука ее судорожно сжалась. Это казалось невозможным. Перед лицом ее одиночества, вне пространства существовало это враждебное присутствие, которое так долго подавляло ее своей слепой тенью; оно было тут, существуя лишь для себя, целиком отражаясь только в себе, уничтожая все, что мешало; оно весь мир заключало в свое собственное торжествующее одиночество, оно, единственное, исключительное, распространялось безгранично, до бесконечности; все, чем оно было, оно извлекало из себя, отвергая любое воздействие, оно воплощало абсолютный разрыв отношений. А между тем довольно было опустить рукоятку, чтобы его уничтожить. Уничтожить сознание. «Как я могу?» – подумала Франсуаза. Но как могло статься, чтобы существовало сознание, которое не было бы ее собственным? Тогда, значит, не существовала она. Франсуаза повторила: «Она или я». И опустила рукоятку.

Она вернулась в свою комнату, собрала разбросанные на полу письма и бросила их в камин. Чиркнув спичкой, она смотрела, как горят письма. Дверь Ксавьер была заперта изнутри. Подумают о несчастном случае или самоубийстве. «В любом случае доказательств не будет», – подумала она.

Раздевшись, она надела пижаму. «Завтра утром она будет мертва». Франсуаза села лицом к темному коридору. Ксавьер спала. С каждой минутой сон ее сгущался. На кровати еще оставалась живая форма, но это уже был никто. Не было никого. Франсуаза была одна.