Гостья - [133]

Ксавьер заколебалась, и снова Франсуаза с неудовольствием почувствовала, что та при всех недомолвках и умолчаниях направляла этот разговор по своему усмотрению.

– Было бы естественно, если бы вы возненавидели меня, – сказала Ксавьер. – У вас есть все основания меня презирать.

– Все та же старая история, – сказала Франсуаза. – Но мы ведь все выяснили! Я прекрасно поняла, что вы не хотели сразу рассказывать мне о своих отношениях с Жербером, и вы согласились, что на моем месте вы, как и я, хранили бы молчание.

– Да, – согласилась Ксавьер.

Франсуаза это знала: с ней никакое объяснение не было окончательным. Ксавьер опять, должно быть, просыпалась по ночам в ярости, вспомнив, с какой непринужденностью Франсуаза обманывала ее в течение трех дней.

– Лабрус и вы, вы до такой степени думаете одно и то же, – продолжала Ксавьер. – А у него обо мне отвратительное представление.

– Это касается только его, – сказала Франсуаза.

Эти слова стоили ей усилий, по отношению к Пьеру это было своего рода отступничеством, и тем не менее они выражали лишь правду, она действительно отказывалась вставать на его сторону.

– Вы считаете меня слишком поддающейся влиянию, – сказала Франсуаза. – Впрочем, он почти никогда не говорит мне о вас.

– Он должен так меня ненавидеть, – с грустью сказала Ксавьер.

Наступило молчание.

– А вы? Вы его ненавидите? – спросила Франсуаза. Сердце ее сжалось; весь этот разговор имел лишь одну цель: подсказать ей этот вопрос, она начинала понимать, к какому исходу они продвигались.

– Я? – спросила Ксавьер. Она бросила на Франсуазу умоляющий взгляд. – У меня нет ненависти к нему.

– Он уверен в обратном, – сказала Франсуаза. Повинуясь желанию Ксавьер, она продолжала: – Вы согласились бы снова встретиться с ним?

Ксавьер пожала плечами.

– Он этого не хочет.

– Я не знаю, – сказала Франсуаза. – Если бы он знал, что вы о нем сожалеете, это бы все изменило.

– Естественно, я сожалею, – медленно произнесла Ксавьер и добавила с неуместной непринужденностью: – Вы же прекрасно знаете, что Лабрус не тот человек, с которым можно перестать встречаться без сожаления.

С минуту Франсуаза смотрела на мертвенно-бледное лицо, от которого исходили фармацевтические запахи; гордость, которую Ксавьер сохраняла в своей скорби, была до того жалкой, что Франсуаза почти невольно произнесла:

– Возможно, я могла бы попытаться поговорить с ним.

– О! Это ни к чему не приведет, – возразила Ксавьер.

– Не уверена, – ответила Франсуаза.

Свершилось, решение было принято само собой, и Франсуаза знала, что теперь она не сможет больше помешать себе привести его в исполнение. Пьер выслушает ее с недобрым выражением лица, ответит без мягкости, и его резкие фразы откроют ему самому силу его неприязни к ней. Франсуаза уныло опустила голову.

– Что вы ему скажете? – вкрадчиво спросила Ксавьер.

– Что мы говорили о нем, – отвечала Франсуаза. – Что вы не выразили никакой ненависти, совсем напротив. Что если только он забыл свои нарекания, то вы, со своей стороны, будете счастливы вновь обрести его дружбу.

Она отстраненно рассматривала пеструю обивку. Пьер изображал равнодушие к Ксавьер, но стоило произнести ее имя, как сразу чувствовалось, что он настороже; однажды он встретил ее на улице Деламбр, и Франсуаза увидела промелькнувшее в его глазах дикое желание броситься к ней. Быть может, он согласится снова встретиться с Ксавьер, чтобы помучить ее вблизи, быть может, тогда она снова завоюет его. Но ни утоление его злобы, ни возвращение его беспокойной любви не сблизят его с Франсуазой. Единственно возможное сближение – это отослать Ксавьер в Руан и начать жизнь заново без нее.

Ксавьер покачала головой.

– Не стоит стараться, – сказала она со страдальческим смирением.

– Я все-таки могу попробовать.

Ксавьер пожала плечами, словно отказываясь от всякой ответственности.

– О! Делайте что хотите, – добавила она.

Франсуаза рассердилась. Ксавьер сама довела ее до этого своим выражением лица, а теперь по своему обыкновению укрывается за высокомерным равнодушием, избавляя себя таким образом от позора поражения или от неизбежной благодарности.

– Я попробую, – повторила Франсуаза.

У нее не оставалось ни малейшей надежды быть связанной с Ксавьер той дружбой, которая единственно могла бы ее спасти, но, по крайней мере, она сделала все, чтобы заслужить ее.

– Я сейчас же поговорю с Пьером, – сказала она.

Когда Франсуаза вошла в кабинет Пьера, он все еще сидел за своим рабочим столом с трубкой во рту, со всклокоченными волосами и радостным видом.

– Какой ты прилежный, – сказала она. – Ты все это время не вставал с места?

– Ты увидишь, думается, я проделал хорошую работу, – сказал Пьер. Он повернулся на стуле. – А ты? Ты осталась довольна? Программа была хорошая?

– О! Мы не пошли в кино, этого следовало ожидать. Таскались по улицам, было бессовестно жарко. – Франсуаза присела на подушку на краю террасы; воздух немного посвежел, тихонько шелестели верхушки каштанов. – Я рада предстоящему путешествию с Жербером, я устала от Парижа.

– А мне предстоит ежедневно дрожать за тебя, – сказал Пьер. – Ты благоразумно будешь посылать мне каждый вечер телеграмму: «Пока жива».