Гостиница «Сигма» [Сборник] - [51]

И вдруг резкий свет ударил в глаза. Орт остановился. Впереди, в нескольких шагах, плескалось море, забранное в старый, потрескавшийся бетон. Справа вдали чернел знакомый контур причала.

На площади было полно народу — все свои, портовые. Похоже, докеры не удивились, что среди них вдруг оказался Орт. Не до него было. Люди кричали что-то, суетились. Одни вырывали глыбы булыжника, сооружая баррикаду, другие укрепляли ее досками, сорванными с пакгауза.

Несколько человек хлопотали вокруг дядюшки Леона, раненного в руку.

— Что случилось? — спросил Орт у пробегающего мимо Топеша.

— Стачка! — крикнул тот на ходу и улыбнулся Орту. Орт подошел к Леону.

— Я знал, что ты вернешься к нам, — сказал старый докер и хлопнул Орта по плечу здоровой рукой.

— Кажется, я поспел вовремя, — произнес Орт.

— Не клеится у нас дело, — с досадой сказал Леон, глядя, как двое мальчишек старательно, но неумело пытаются вкатить пустой бочонок на верх баррикады.

Глаза Орта кого-то искали в калейдоскопе знакомых лиц.

— Порядка нет, — продолжал Леон. — Молодняк не обстрелян. Теряются под огнем. Если полиция сумеет разогнать стачку — нам несдобровать.

Как бы в подтверждение слов Леона, издалека грянул дружный оружейный залп. Одна пуля ударила в камень у ног Орта, выбив почти незаметную при дневном свете искру.

— Мы отступали сколько могли, — сказал старый Леон. — Дальше отходить некуда. Позади море. Нас прижали к молу. Теперь иные норовят убежать, спрятаться, чтобы где-нибудь под кустом переждать бурю. Не понимают, что поодиночке с нами легче всего справиться.

Орт поднял голову и неожиданно для самого себя запел. Так поет стрела, пущенная тугой тетивой. Так поет птица, встречая первый луч солнца.

Песня, сочиненная Ортом, была всем в гавани знакома. В ней говорилось о рыбаке, унесенном шквалом в открытое море, о долгой борьбе с разнузданной стихией, о сорванном парусе и гнущихся веслах. В ней говорилось о зорких глазах, крепких руках и храбром сердце, победившем непогоду.

Люди подхватили песню — так пересохшая пашня впитывает первые капли дождя.

И те, кто норовил было улизнуть под шумок с площади, выбрать местечко потише, подхватывали песню, и взгляд их твердел, а мышцы наливались силой.

Песня умолкла. Орт увидел счастливые глаза Люсинды. Он понял, что мог бы и без Лабиринта определить свое место в жизни. Лабиринт казался смутным, далеким, нереальным. Да полно, был ли он там, в Лабиринте?

— Ты ранен? — с тревогой спросила Люсинда, взяв Орта за руку.

Орт посмотрел на опаленный рукав своей рубашки и ничего не ответил.

«АНИТРА» РАСПРЕДЕЛЯЕТ ЛАВРЫ

После того как термоионная, с блуждающей запятой, «Анитра», проанализировав «Кориолана» и «Двенадцатую ночь», окончательно установила авторство Шекспира, до этого многократно оспаривавшееся, репутация ее поднялась на недосягаемую высоту. Для «Анитры» не составило труда определить среднюю длину слов и строк «Илиады» и «Одиссеи», и из полученных цифр следовало как дважды два, что написал эти поэмы не коллектив авторов, как предполагали иные ученые, а один-единственный человек — Гомер.

Об «Анитре» разговор впереди. Что же касается ее обладателя, о нем можно сказать немного. Абор Исав представлял собой широколицего мужчину неопределенного возраста. Бог весть почему он мнил себя поэтом, мало того — поэтом великим. Правда, не признанным еще в таком качестве, но какое это имеет значение? Толпа признает гения не сразу, что видно на примере тех же Шекспира и Гомера.

Правда, в течение долгих веков признание гения происходило, так сказать, кустарно: в оценке великих произведений господствовала вкусовщина. «Мне нравится» или «мне не нравится» — дальше этого дело не шло. Нравится большинству — и автор становился признанным. Не нравится — и его забрасывали гнилыми персиками, или апельсинами, или тухлыми помидорами, в зависимости от географической широты и климата той местности, в которой происходило действие.

Однако Абору ли не знать, что человек — не более чем человек и ему — увы! — свойственно ошибаться. Разве мало история являет примеров того, как незаслуженно поднимались на щит произведения явно бездарные, в то время как заслуженные поэмы надолго, если не навсегда, погружались в ил забвения. Разве сам он, Абор Исав, не является иллюстрацией к этой справедливой, хотя и горькой, мысли?

Наконец-то наступил вожделенный миг, которого Абор ждал столько лет. Закончена поэма, которая должна поставить его в один ряд с лучшими творцами современности. Хотя какие же сейчас писатели? Так, бумагомараки…

Нет, он должен стать вровень с величайшими писателями века. А может, не только века, а всех времен?..

Абор придирчивым взглядом пробежал последнее четверостишие. Нет, что ни говори — это здорово. Какие звонкие созвучия! Таким рифмам позавидовал бы и Гомер. (Между нами говоря, старик и вовсе не смыслил в рифмовке. И вообще стоило бы разобраться: за что он увенчан лаврами?..) Абор повернул валик, вынул из машинки лист и залюбовался. Сколько информации несут эти строки! Таких сведений не вычитаешь и в энциклопедии. Здесь найдешь все — от средней температуры копакабанского пляжа в прошлом году до детального описания испытательных стрельбищ.