Гости из преисподней - [2]

– Ме... чего? – удивился Кожинов.

– Медиум. Человек, способный к общению с духами. Ну, вздрогнули. – Художник залпом проглотил свою порцию. – Вот огурчик. Закуси! – рыгнув, посоветовал он майору, с трудом проталкивающему вовнутрь теплую водяру.

– С духами? Чушь собачья! – кое-как отдышавшись, скептически усмехнулся Евгений Дмитриевич.

– Вовсе нет, – возразил Роман. – Блаватскую[1] читал?

– Нет.

– Эх, темнота-темнота!

– Но, но! Полегче на поворотах! – нахмурился Кожинов, с детства отличающийся болезненным самолюбием. – Медиум! – презрительно поджав губы, передразнил он приятеля. – Может общаться с духами! Бред сивой кобылы!

– Вы ошибаетесь, – вмешалась в разговор Эльвира, до сей поры практически не подававшая признаков жизни. – Астральный мир отнюдь не вымысел, и смею вас заверить – он не менее реален, чем наш материальный! Духи умерших действительно вступают в контакт с людьми, но не со всеми, а с теми, кто обладает особым даром! Я могу это доказать! – В глазах поэтессы вспыхнули фанатичные огоньки.

Евгений Дмитриевич недоверчиво хмыкнул. «Разыгрывают! – подумал майор. – Сейчас начнут какие-нибудь фокусы демонстрировать! А впрочем, пускай покривляются. Все ж развлечение!»

– Ладно, – вслух сказал он. – Докажи.

Эльвира поднялась на ноги и направилась в соседнюю комнату, жестом пригласив обоих мужчин следовать за ней.

В маленькой восьмиметровой комнатке не было почти никакой мебели. Только круглый деревянный стол с нарисованными по краям масляной краской буквами алфавита, пять стульев да образчики сухотинской мазни на стенах.

– Будем тарелку вертеть?[2] – догадался Кожинов, слышавший краем уха о технике проведения спиритических сеансов.

– Не обязательно тарелку, – снисходительно улыбнулась Эльвира. – Сгодится и карандаш.

– Держи. – Евгений Дмитриевич достал из нагрудного кармана шариковую ручку, подумав про себя: «Карандаш-то твой наверняка намагничен. Посмотрим, как ты теперь выкрутишься!»

Эльвира, однако, нисколько не смутившись, положила авторучку на середину стола, зажгла свечи, потушила верхний свет, занавесила окно темной шторой и плотно закрыла дверь.

– Садитесь, – предложила она Кожинову с Сухотиным. – Возьмите меня и друг друга за руки. Образуем цепь. Кроме того, вы, Евгений, – в голосе медиума зазвучали ехидные нотки, – вы сможете убедиться, что я не фокусничаю, не пользуюсь магнитом или другими техническими приспособлениями.

«Во ведьма! – мысленно изумился Кожинов. – Прямо мысли мои прочитала!» Скептицизм его заметно ослабел. Все трое расселись вокруг стола. Воцарилась гробовая тишина. Полумрак, безмолвие, слегка колеблющиеся язычки свечей настраивали на мистический лад. Прошло несколько минут. Внезапно авторучка зашевелилась, указав концом на букву «Я». Затем на «З», «Д», «Е», «С» и «Ь».

Евгений Дмитриевич содрогнулся, моментально покрывшись холодной испариной.

– Дух откликнулся! Спрашивайте, – шепнула ему Эльвира.

– К-к-кто в-вы? – заплетаясь языком, промямлил Кожинов.

– Твой отец, – последовал незамедлительный ответ.

– Папа?! – удивился майор. – Не может быть!

– Может! Привет, засранец!

От неожиданности Евгений Дмитриевич едва не свалился на пол вместе со стулом. Слово «засранец» являлось излюбленным обращением к сыну Кожинова-старшего, умершего от запоя без малого десять лет назад. Причем предок пользовался им исключительно в узком семейном кругу.

Ни Сухотин, ни тем более Эльвира знать об этом не могли. Следовательно, вероятность мошенничества с их стороны исключалась[3].

– Не ссы, бамбино, а то намочишь динамит! – подбодрил Кожинова дух, и Евгений Дмитриевич окончательно уверовал, что общается с покойным папашей, питавшим при жизни неизлечимое пристрастие к вульгарным, дешевым каламбурам.

– Скоро ли подлец Чуев перестанет отравлять мне жизнь? – справившись с волнением, задал он первый вопрос...

* * *

В эту ночь Кожинов уснуть не смог. «Дух отца» рассказал немало интересного. Например, что следователь Вадим Кабанов усердно стучит Чуеву, практикантка Овечкина трахается с полковником Бахусовым из карьеристских соображений, подозреваемый в краже Игорь Бардаков «слаб в коленках» и, если хорошенько поднажать, расколется как гнилой орех, сдаст с потрохами своего подельника Никиту Пыжова и т. д. и т. п. Но главное другое – сегодня умрет заместитель начальника отделения подполковник Борис Петрович Чуев, к которому Кожинов питал давнюю лютую ненависть. Подполковник в настоящий момент находится на больничном (а на самом деле, по утверждению «отца», в тяжелейшем запое) и покончит с собой около пяти утра в приступе белой горячки[4].

«Хоть бы сбылось! Хоть бы сбылось!» – мысленно твердил разгоряченный Евгений Дмитриевич, ворочаясь с боку на бок. Смерть Чуева разом решала множество серьезных проблем, открывала блестящие перспективы...

Едва забрезжил рассвет, сгорающий от нетерпения Кожинов вскочил с постели, судорожно побрился, несколько раз порезавшись при этом, выпил подряд четыре чашки черного кофе, надел свой лучший костюм и прискакал на работу раньше всех, чем немало удивил заспанного дежурного...

ГЛАВА 2

Известие о гибели Чуева превратило Н-ское отделение милиции в подобие взбудораженного улья. Фавориты подполковника впали в уныние, а враги с трудом сдерживали дьявольскую радость. В десять утра Бахусову позвонили из отделения Г-ского района, где проживал покойный, и сообщили, что Борис Петрович в пять минут шестого выпрыгнул из окна двенадцатого этажа. Вскоре контрабандой поступили подробности... «Бухал неделю не просыхая!.. Допился до белой горячки!.. Чертей по квартире гонял!.. Дверь комнаты изнутри запер и посмертную записку оставил, сплошь матерную!..» – шушукались по углам сотрудники. Майор Кожинов млел от счастья. «Избавился-таки от мерзавца! Отлились кошке мышиные слезки! Сдох поганец! Скопытился! Гы-гы-гы! – сладостно трепеща, думал он. – Ай да папа! Ай да молодец! Предсказал все с точностью до мелочей! Но раз это сбылось, значит, должно сбыться и остальное! Ща-а-ас проверим! У кого там дело Бардакова?! Ба-а! У нашего стукачка Вадика! Чудесно!»