Гость из книжного шкафа - [2]

Вагнер долго изучал Шмидта. Этот человек, напоминающий лицом портреты Шиллера, по своему душевному складу представлял странную смесь пруссацкого высокомерия, научной точности мысли и старонемецкого романтизма. Будто несколько эпох жило в нем. Но, быть может, по молодости лет романтизм пока в нем бил еще ключом. И он часто зажигался огнем вдохновения и тогда был больше поэт, чем ученый.

– Дерзкий гений человека, – говорил он с горящими глазами, – срывает последние покровы с тайн природы. Несмотря на все запреты «неба», человек жадно вкушает от древа познания, дерзко похищает священный огонь и освещает им самые тайные углы мироздания. Изучение строения атома почти раскрыло нам «вещь в себе». С «нумена» мы срываем покрывавшую его маску «феномена». Это может поставить вверх ногами всю философию Иммануила Канта!

– Как поставлена Карлом Марксом вверх ногами философия Гегеля? – спросил, улыбаясь, Вагнер.

Шмидт не заходил так далеко и будто сам испугался смелости своих выводов.

– Я стою исключительно на почве физических наук, – уклончиво сказал он.

Но эти самые физические науки толкали его на путь, по которому он, быть может, и не пошел бы, если бы сознавал конечные выводы.

– Тайна строения материи – ключ к тайнам мироздания. Когда мы овладеем этой тайной совершенно, мы будем всемогущи… Мы овладеем круговоротом вещества… Песок пустыни мы сможем превратить в золото, камень – в хлеб… И, быть может, когда-нибудь мы в состоянии будем создать микрокосмос – маленькую солнечную систему в своей лаборатории.

– Что же тогда будет с творцом мира? – с тою же улыбкой спросил Вагнер.

Шмидт смутился и потом вдруг рассердился.

– Я не касаюсь теологии, – проговорил он, покраснев, и замолчал.

«Хорошенькую игрушку я приготовил для тебя», – подумал Вагнер, глядя на молодого ученого, в котором научная мысль мятежно пробивала дорогу сквозь дебри привитых воспитанием старых верований и предрассудков.

– Вы ближе к истине, чем воображаете, мой молодой друг, – сказал серьезно профессор Вагнер. – Пройдемте в лабораторию.

– С вашего разрешения, позвольте и мне взглянуть, что вы собираетесь показать профессору Шмидту, – сказал Брауде, следуя за ними.

II. Творец мира

Вагнер и его спутники вошли в огромный полуосвещенный готический зал. Когда-то здесь пировали бургграфы, ландграфы и вальдграфы. Возвращаясь с охоты, они веселились здесь до утра: рвали руками дымящееся мясо кабанов, и бросали кости собакам, и пили пиво из высоких кубков, и оглашали высокие своды песнями. Теперь здесь было тихо, как в пустом храме. У стен стояли длинные столы, уставленные тиглями, перегонными кубами, колбами, пробирками. Всю середину зала занимал стеклянный шар необычайной величины.

Профессор Вагнер протянул руку по направлению шара.

– Наконец-то вы объясните назначение этого шара, дорогой профессор! – сказал Брауде.

– Да, я это и хочу сделать! – ответил Вагнер, подходя к выключателю.

Электрическая лампочка погасла, зал погрузился в полную темноту. Только внутри шара светилась какая-то туманность.

– Прошу садиться!

Брауде и Шмидт уселись в старинные кожаные кресла. Вагнер стоял у шара, и его силуэт выделялся на фоне светящейся туманности.

Все замолчали. Только ветер продолжал свою неумолчную жалобу. Этот старинный зал с острым колпаком потолка, таинственный полумрак, излучаемый шаром, скрежет флюгеров и завывание ветра навевали жуть на нервного Брауде и романтичного Шмидта. Будто они попали в кабинет средневекового алхимика. Шмидт дал волю своему воображению. Ему казалось, что уже не профессор Вагнер, а доктор Фауст стоит у таинственного мерцающего шара. Вот он произнесет заклинание, и из темного угла появится Мефистофель в традиционном театральном костюме… Не черный ли пудель царапается за дверью?..

– Здесь зарождается новый мир! Маленькая солнечная система, – прервал молчание Вагнер, поднимая руку к шару с таким величественным жестом, будто он играл роль творца мира и говорил: «Да будет свет!» – Свершилось то, о чем вы только что мечтали, дорогой Шмидт!

Шмидт нервно подскочил в кресле.

– Не может быть!

– «Eppur si muove»[1], – с улыбкой ответил Вагнер. – Вы видите туманность, из которой создается новый мир.

– Но позвольте, господин профессор!..

– Дорогой друг, – остановил Вагнер Шмидта, – я дам вам ответ на все ваши вопросы. Но я опасаюсь, что наша научная беседа будет скучна и не совсем понятна господину Брауде. И потому я пока остановлюсь на самом существенном.

Вы сами говорили, что в строении атома – ключ к тайнам мироздания. Я овладел этим ключом. Я разложил атом, сознаюсь, не без риска взорвать себя со всем домом освободившейся внутриатомной энергией. В моих руках оказался тот первичный материал, из которого создаются миры. Если мир создан без вмешательства «творца», то очевидно, что сам этот первичный материал имеет в себе то, что называют primum moveus – первый двигатель. Нужно было только поместить этот материал в соответствующие условия, и должна появиться космическая жизнь. В конце концов, это так же просто, как то, что из лягушечьей икры вырастут лягушки, если ее поместить в воду подходящей температуры.