Госпожа Тишина - [11]

Наконечник кисти опять коснулся листа, вывел сложный квадратный рисунок. Ладонь, держащая ручку кисти, задрожала, мальчик болезненно скривился… Кисть выпала из его ослабевших пальцев, наконечник проехал по листу, испортив всю предыдущую работу гадкой кривой линией.

– Господин?.. – Мэйко была готова обнять мальчика, проверить, что на этот раз его мучает, но он задрожал, лишь только она к нему приблизилась.

Он не хотел сочувствия, и оно было ему не нужно. Опеку он принимал лишь потому, что так пожелал его отец, но Конэко был таким же мальчишкой, как и все остальные, – гордым, задиристым и желающим доказать всему миру, что может захватить его за один день.

К сожалению, при этом он был болен, а из-за болезни – ужасно слаб. А еще он страдал, страдал каждую минуту, каждый день. И все же по-прежнему хотел быть стойким, вести себя как мужчина. И в каком-то смысле Мэйко должна была признать, Конэко был сильнее любого в Доме Спокойствия.

Медичка жестом велела принести воду и свежие полотенца. Она отставила в сторону бумаги, кисть и сосуд с тушью.

– Было неплохо, господин мой, – сказала она. – Скоро ты научишься писать так же, как твой отец.

Ребенок кивнул. Да, мастерство письма, каллиграфия – это было любимое занятие наследника. Любимое, поскольку он не мог, как другие сыновья даймё, учиться еще и бою на мечах и конной езде. Поэтому над каллиграфией они проводили время вплоть до самого позднего вечера. Так было и сейчас – солнце давно уже зашло, а комнату освещал дрожащий свет ламп и свечей. Несмотря ни на что, господин Конэко хотел учиться.

Хотел… вот только сил ему не хватало даже на это!

– Госпожа Мэйко, – спросил он. – Моя болезнь… я умру?

Девушка вздрогнула и посмотрела в сторону. Тут очень кстати открылись двери, и в них показалась служанка, несущая охапку полотенец и плошку с чистой водой. Медичка приняла от нее сосуд и бережно вытерла лоб ребенка – от густой грязно-желтой жидкости, сочащейся через кожу. Это заняло много времени, а Мэйко еще сознательно затягивала процесс.

Но наследник клана ждал ответа.

– Не знаю, – ответила она наконец, не кривя душой. – Мы не знаем, чем ты болен, господин. Я изучала записи древних медицинских авторитетов, великих ученых, как ниппонских, так и с континента. Ни в одной записи нет ответа. Да, твои симптомы там описаны – по одному, по два… но никогда все вместе.

– Ну то есть… то есть я уже должен быть мертв? – заметил мальчик поразительно здраво. – Но ведь я все еще жив. Все еще страдаю! Неужели этого хотят боги? Этого хочет Мудрец?

Мэйко нахмурилась. Она и сама задавала себе этот вопрос: неужели и впрямь боги были так жестоки, что позволяли ребенку страдать?

И было ли это дело богов… или же демонов?

– Не знаю, господин. Честное слово, не знаю, – ответила она. – Но я найду ответ, рано или поздно я найду его! А тем временем не теряй надежды. У тебя доброе и сильное сердце, господин Нагата. Боги наверняка видят это!

Мальчик улыбнулся. Несмотря на боль и крайнюю усталость, что-то блеснуло в его глазах. Радость. И надежда.

Двери снова раздвинулись, на сей раз в них стояла Закура. Черты ее лица в полумраке выглядели пугающе призрачными. Настолько пугающими, что молодой господин даже засмеялся.

– Посланница богов явилась нас проведать? – спросил он едко. – А может быть, злой дух?

Мэйко опустила глаза, проявляя чудеса самообладания, чтоб не рассмеяться в ответ на слова мальчика. И правильно сделала, потому что Закура испепелила ее взглядом, будто ожидая какого-то ироничного комментария и со стороны медички.

– Нет, господин мой, всего лишь посланница твоего отца, – ответила женщина сварливо, – который, кстати, рядом со мной.

Она отступила, пропуская вперед прихрамывающего господина Фукуро.

– Закура… – сказал даймё, – отведи, пожалуйста, моего сына на кухню и приготовь ему… поздний ужин.

– Но, отец, я не закончил писать!

– Ты молод, еще успеешь… а сейчас экономь силы. Мне надо поговорить… с госпожой Мэйко.

Закура жестом подозвала наследника, а тот встал и медленно, с видимым трудом подошел к женщине. Они вышли, задвигая за собой двери. Господин Фукуро уселся на то же самое место, где только что сидел его сын. Взглянул на недописанный иероглиф.

– «Тишина», – сказал он медленно. – Мой сын хотел написать «Тишина».

– Да. Безусловно, так, мой господин.

Фукуро посмотрел на Мэйко. В глазах его тлел упрек. Но и уважение.

– Я в обиде на тебя, Мэйко, – сказал он. Девушка мгновенно пала пред даймё ниц.

– Прости меня, господин! – зарыдала она. – Прошу у тебя прощения за все недостойное, что я могла совершить! Выбери мне наказание, я приму его!

Почувствовала, как ладонь старика касается ее плеча.

– Вставай!.. – послышался шепот. – Вставай, девочка! Я в обиде на тебя… но вина лежит на моей стороне.

Медичка подняла взгляд.

– Г-господин? – Она совершенно не понимала, о чем говорит даймё.

– Мой сын задает тебе вопросы… о своем состоянии, о своей болезни. Мне не нравится, что ты честно ему на них отвечаешь… но вина в этом моя. Я виноват в том, что держу его в темноте незнания. Ему всего шесть лет… он не должен знать таких вещей…

– Но, господин мой, я не лгу твоему сыну. Я и не посмела бы! Он задает мне вопросы… я должна сказать ему правду!