Госпожа Смерть - [17]

Мечник не был впечатлен.

— Ты что, пытаешься срубить подсолнух, мой мальчик? Ну-ка, еще раз!

Бэннон снова замахнулся, и в этот раз звук удара был громче. С бревна упал сухой кусок коры.

— Защищайся! — крикнул Мэндон.

Юноша замахнулся сильнее, крякнув от напряжения, и в этот раз отдача дошла до самого плеча. — Я смогу себя защитить, — шептал он. — Я не буду беспомощным.

Но он не всегда был в состоянии защитить себя и свою мать.

Бэннон снова ударил, воображая, что лезвие рубило не дерево, а плоть и твердую кость. Ударил вновь.

Он вспомнил тот день, когда еле тащился домой примерно спустя час после захода солнца на острове. Вспомнил, как работал на капустных полях в Кайрии, как и все другие молодые люди его возраста. Ему приходилось батрачить, а не работать на собственной земле, потому что его отец потерял свои владения задолго до этого. Отец вечером где-то пропадал — наверняка уже был в таверне, полупьяный. В этом он деле он был мастер.

По крайней мере, это означало, что в их хижине настанет тишина, и Бэннон с его матерью немного побудут в спокойствии. На полевых работах за неделю Бэннон заработал еще несколько монет, выплаченных ему в этот день: во время сбора урожая капусты жалованье было больше, чем обычно.

Юноша уже накопил достаточно денег, чтобы уплыть с острова Кайрия. Он мог уехать еще месяц назад, и сейчас вспоминал, как ему хотелось убраться с этого места, глядя на редкие торговые суда, что отплывали с порта. Такие суда останавливались на островах только раз или два в месяц, поскольку островитянам с их не развитой торговлей и не хватало денег на покупку привозных товаров. Хотя пройдет какое-то время, прежде чем у него снова появится шанс, Бэннон решил, что он не уплывет, пока не появится возможность забрать с собой и мать. Они с ней найдут лучший мир, новый дом, где-нибудь в тех местах, о которых он слышал, — в Танимуре, Народном Дворце или Срединных землях. Даже дикие места без цивилизации в Новом мире были лучше его страданий на острове Кайрия.

Бэннон вошел в дом, сжимая серебряную монету, которую он заработал в тот день, уверенный, что этого, наконец, будет достаточно для места на корабле ему и его матери. Они сбегут вместе в следующий раз, когда ближайший корабль пришвартуется в порту. Он собирался сосчитать накопленные монеты, спрятанные им на дне цветочного горшка на подоконнике. В том горшке были лишь сморщенные останки скалистого анемона, который он посадил, растил, и наблюдал за ним — но тот высох.

Однако, войдя в дом, Бэннон сразу почувствовал запах подгоревшей пищи и медный запах крови. Он остановился, насторожившись. Мать стояла у очага, отвернувшись от горшка, в котором помешивала ужин; она пыталась вызвать улыбку, но ее губы и половина лица напоминали кусок сырой печени. Она делала вид, что все хорошо, но это было не так.

Бэннон уставился на нее, почувствовав недомогание.

— Я должен был быть здесь, чтобы остановить его.

— Ты ничего не смог бы сделать. — Голос его матери охрип и сорвался, без сомнения, от крика и рыданий. — Я не сказала ему, где ты их спрятал, я бы ни за что не сказала ему. — Она снова начала плакать, качая головой. Затем прислонилась к камням очага. — Я бы не сказала ему… но он все равно бы узнал. Он обыскивал твою комнату, пока их не нашел.

Чувствуя кислоту, подступившую к горлу, Бэннон побежал к себе в комнату и увидел разбросанные по полу вещи. Соломенная набивка тюфяка была разорвана вместе с ватным одеялом, которое сшила мать. Цветочный горшок с анемоном был опрокинут, земля разбросана по постельным принадлежностям.

Монеты пропали.

— Нет! — зарыдал он. Эти деньги должны были стать новой надеждой, новой жизнью для них двоих. Бэннон упорно трудился на полях и скопил за год достаточно, чтобы они покинули Кайрию и убрались подальше от этого человека.

Его отец не просто украл монеты — он отнял у Бэннона и его матери их будущее. — Нет! — крикнул он снова в тишине дома, пока его мать рыдала у очага.

Именно так отец и научил Бэннона никогда не хранить все деньги в одном месте. Неважно, насколько хорош был тайник: воры, — такие как его отец — могли оказаться умнее, могли быть беспощадными — или и то, и другое. Но если бы воры нашли хоть какие-то деньги, то, вероятно, не стали бы продолжать поиски в другом месте…

— Добрые духи, мой мальчик! — Голос кузнеца прорвался сквозь темную пелену его воспоминаний. — Ты собираешься разнести в щепки это бревно, сломать меч и вывихнуть себе руку?

Бэннон моргнул и увидел, что он наделал. В неистовом безумии он нарубил огромных зарубок в сосновом брусе, разбросав щепки во все стороны. Ладони его вспотели, но крепко сжимали обтянутую кожей рукоять меча. Обесцвеченное лезвие дрожало, но меч был невредим, и на лезвии не осталось зазубрин.

Плечи болели, руки тоже, запястья тряслись.

— Я думаю… — пробубнил он и тяжело сглотнул. — Я думаю, что проверил его достаточно. Вы правы, сэр. Кажется, это отличный клинок.

Он полез в карман и вытащил последнюю медную монету.

— Это вам, сэр. Будет ли меди достаточно, чтобы вы снова заточили меч? — Он посмотрел на изуродованный тренировочный блок и подавил дрожь. — Я думаю, что он немного затупился.