Госпожа Рекамье - [95]

Во Франции этот любознательный, свободный, живой ум всегда подстегивал другие умы, но и был неудобным: г-жа де Сталь выглядела иностранкой, ее ценили как личность, не укладывающуюся ни в какие рамки. Выпуклость каждой занимаемой ею позиции, каждой ее публикации, каждой ее удачи или несчастья казалась слишком броской: парижское общество, превыше всего ставящее чувство меры и вкус, так никогда и не признало мадемуазель Неккер, а тем более Коринну, неотъемлемой частью самого себя. Просто г-жу де Сталь нельзя было измерить общим аршином, она была неподвластна никаким критериям, кроме собственных. Ее имя — или, вернее, оба ее имени, ибо она не удовольствовалась положением дочери знаменитого государственного деятеля, прославив новую фамилию, полученную в браке, — ее состояние, социальная принадлежность, ее любовные перипетии, материнство, места проживания, путешествия, а также ее идеи были отмечены печатью недюжинности, ее незаурядным, и зачастую удивительным характером.

Характер этот, как прекрасно знали ее друзья, был противоречивым, мощным, а под конец просто ужасным. Коринна хотела быть ни на кого не похожей (как, в некотором роде, и Жюльетта), и в результате ее усилий в Европе не было никого, кто бы о ней не знал, хотя, пользуясь ее выражением, похожим на патетический девиз, «слава — блестящий траур по счастью»… Печать ее слов оставалась несмываемой (все свидетели это подтверждают): она вкладывала в них весь свой огонь, весь свой ум, а еще всю свою тоску перед преходящим. Как и у Шатобриана, сознание неминуемости смерти оживляло ее жизнь.

Г-жа де Сталь не всегда умела совладать с темными силами, смущавшими ее. Ее преждевременная смерть тому свидетельство. Ее недостатки, как и ее жизненная сила и страсть к рассуждениям, не знали меры. И все же в первую очередь они отражались на ней самой. Храбрая, но несдержанная на язык, она была отстранена от власти, которая так ее привлекала. Влюбленная в Париж, она не всегда находила у него понимания. Одна из самых окружаемых женщин в Европе, она стала изгоем и страдала от этого: эта сильная душа не выносила одиночества. Эта исключительная, щедрая, увлекающая, прямая женщина выказывала себя властной, эгоистичной, утомительной. Самовлюбленной, но также и замкнутой в своих мучениях.

Что осталось после нее? Разнородное творчество, влияние которого до сих пор до конца не изучено, блестящая переписка, отражающая ее манеру разговора, и долгий след ее деятельной и светлой мысли.

Ее уход, надо подчеркнуть, поверг в печаль ее близких друзей. Каждой отреагировал по-своему: Бенжамен, как он сам написал Жюльетте, был «грустен, а главное, безразличен» — безразличен к жизни, которая утратила свой вкус, теперь, когда он лишился своего идеального партнера, ума, под стать его собственному. Матье был удручен больше всех, в буквальном смысле безутешен. Проспер, Сисмонди, Бонштеттен, завсегдатаи Коппе выражали свои переживания в длинных и витиеватых письмах. Ее кузина, г-жа Неккер де Соссюр, сосредоточилась и готовилась посвятить ей самые справедливые и, возможно, самые проницательные страницы, когда-либо о ней написанные. Шатобриан воздаст ей должное в своих «Записках»:

Уход таланта потрясает сильнее, чем исчезновение индивида: скорбь охватывает все общество без изъятия, все как один переживают потерю. С госпожой де Сталь исчезла значительная часть моей эпохи: смерть высшего ума — невосполнимая утрата для века.

Жюльетта искренне оплакивала ее. Забывчивость была не в ее характере, и какими бы ни были обиды и раздоры последних лет, она преданно чтила память г-жи де Сталь до самой своей смерти. Жюльетта помнила, какой восторг испытала в Клиши, будучи тогда еще молодой, миловидной и робкой женщиной, перед этой силой, сумевшей открыть ее себе самой, способствовавшей расцвету ее очарования, утонченности и уверенности в себе, без чего она никогда бы не стала той изысканной женщиной, в которую сумела превратиться. Коринна унесла с собой в могилу большой отрывок европейской истории, а также «былое» Шатобриана, почти ее ровесника. А еще — двадцать лет жизни ее юной спутницы.

И по капризу судьбы или по логике воздаяния, но прекрасная Рекамье, которой скоро должно было исполниться сорок лет и которая близилась к своему зениту, была готова наконец свершить то, чего желала для нее почившая подруга: состояться в любовной страсти. Прежде чем отойти в вечность, г-жа де Сталь указала ей на человека, который поощрит ее к этому и чье имя отныне навсегда будет связано с ее собственным.

Она и Он

Для нас, знающих, чем всё кончилось, это кажется очень просто: Жюльетта и Рене были предназначены для того, чтобы любить друг друга. Глубоко, долго, ярко. Пара, которую они будут составлять тридцать лет, познает часы страсти, невзгоды, мучения, трудности и пройдет испытание временем. Их связь будет длиться всю их оставшуюся жизнь и даже дольше, в легенде, которую они породят и которая жива еще и поныне.

Когда им пришло в голову взглянуть друг на друга, оба были уже зрелыми людьми. Она — в апогее своего сияния, он — в начале пятого десятка. И тот и другая — явно моложавы. Жюльетта — всё такая же свежая и грациозная, в ореоле белого цвета, который она избрала очень рано и символическую моду на который распространила до самых границ цивилизованного мира: в Санкт-Петербурге восхитительная, любимая подруга царя Александра, сама княгиня Мария Нарышкина, не скрываясь, заимствовала у красавицы из красавиц продуманную простоту ее белоснежных платьев, подчеркнутую жемчугом… Рене — смуглый и язвительный, с чеканными чертами, оживленными энергией, удесятеренной недавними политическими перипетиями.