Госпожа Рекамье - [135]

Говорили, что он назначен наставником герцога Бордоского и едет в Эдинбург. Я спросила его, есть ли в этом слухе доля правды. «Я?! — воскликнул он с неподражаемым высокомерием. — Я! Господи ты боже мой, что мне делать рядом с этой эдинбургской пожирательницей реликвий и итальянской акробаткой?»

Пожирательницей реликвий была досточтимая дочь Людовика XVI… Акробаткой — герцогиня Беррийская, та самая, которой он торжественно заявил: «Сударыня, Ваш сын — мой король!» Резкость Шатобриана порой смущала, но его чувство формы потрясающе. И вот теперь угодить за решетку по делу акробатки — какое оскорбление!

После этой передряги Рене одолела охота к перемене мест. 8 августа 1832 года он уехал в Швейцарию. Жюльетта не замедлит к нему присоединиться.

***

Когда, несколькими днями позже, Жюльетта, в свою очередь, отправилась в Швейцарию в компании г-жи Сальваж, она вздохнула свободно: она была рада покинуть столицу, опустошаемую холерой, сотрясаемую попытками разжечь гражданскую войну, как того хотела герцогиня Беррийская… Жюльетта заперла Аббеи, ее маленький мирок был цел и невредим, Ленорманы уезжали в Дьеп, а «господа» — иначе говоря, домашнее трио, состоявшее из Балланша, Поля Давида и Ампера, — были живы-здоровы. Над ней больше не довлела тревога за благородных отцов, как всегда во время путешествий… Она надеялась встретиться с Шатобрианом, который, направляясь к подножию Альп, должен был завернуть в Лугано, а оттуда к Констанцу, куда ехала и она.

Г-жа Сальваж направлялась в жилище королевы Гортензии, с которой решилась связать свою судьбу, и Жюльетта была рада увидеть очаровательный домик своей подруги. Хотя они больше не виделись со времени поездки в Тиволи, Жюльетта знала, что Гортензия тайно приезжала в Париж после Июльской революции, пытаясь добиться от нового государя смягчения запретов, распространявшихся на семью Бонапартов. Напрасно… Затем бывшая королева Голландии потеряла старшего сына, ввязавшегося в восстание Романьи против папы…

В середине августа Жюльетта поселилась в замке Вольфсберг, в одном лье от Арененберга, за озером, у его юго-западной оконечности. Мадемуазель Кошле, бывшая однокашница Гортензии, ставшая ее чтицей, приобрела его после своего замужества с Паркеном, командиром эскадрона гвардейских егерей. Обычно она жила там, а летом содержала пансион для иностранцев или проезжающих друзей своей государыни. Прежде чем явиться к подруге, Жюльетта убедилась, что ее «ящики» отстали и что из всех платьев у нее только старое черное да дорожная шляпа. Она легко смирилась с этим небольшим неудобством, которое сильно огорчило ее горничную…

Арененберг, бывший Нерренберг, — «гора безумца», симпатичное жилище, построенное в конце XVIII века, о чем свидетельствуют его четкие пропорции и портик с колоннами, возведенное на высоком мысе напротив озера и острова Рейхенау: отсюда открывается чудесный вид, который покажется Шатобриану печальным из-за сопутствующих обстоятельств — свергнутая королева… Заручившись гостеприимством швейцарского кантона Тургау, Гортензия обустроила свое новое имение: в отдельном здании жил ее сын, а также ее свита. Внутреннее убранство представляло собой элегантную репродукцию Мальмезона в уменьшенном варианте. Ни в чем не было недостатка — ни в мебели, ни в картинах, ни в многочисленных семейных сувенирах, ни в устройстве салона, скопированного с «зала Государственного Совета» императора и обтянутого, словно палатка, шелком в темно-синюю полоску… Обстановка без лишней роскоши, милая и удобная. Королева оставалась все такой же приветливой, веселой и музыкальной, хотя судьба ее была такой переменчивой! Детство прошло в страданиях, рожденных Революцией, — на гильотине погиб ее отец, а мать была брошена в тюрьму… Затем она вознеслась на высшую ступень благодаря порывистому, властному Бонапарту. Слава, почести, брак по принуждению, не принесший счастья, королевство, дети… Потом — крушение мечты, один траур за другим: мать, брат, два сына, и наконец — эта жизнь в уединении, летом в Тургау, а зимой, если позволят, в Риме…

Но Гортензия стойко переносила испытания. Ее многочисленное окружение, сплоченное воспоминаниями об Империи, а также неумирающей надеждой однажды ее восстановить, ее творческая и открытая натура помогали ей никогда не скучать и не впадать в отчаяние. Она продолжала рисовать, петь романсы собственного сочинения, как в двадцать лет, и несмотря на годы, заботилась о своей внешности. «Нос ее немного длинноват, рот большой, губы толстые, а зубы фальшивые», — отметила ее новая компаньонка, Валерия Мазюйер, когда была ей представлена в сентябре 1830 года, но неважно: Гортензия оставалась подвижной и отличалась «утонченностью всей своей особы и всех своих движений».

При долгожданном появлении г-жи Рекамье присутствовал один свидетель — Александр Дюма. Его мнение нас интересует, тем более что он не был знаком с Жюльеттой:

Я вошел в гостиную вместе с королевой Гортензией, через десять минут объявили о г-же Рекамье, еще бывшей королевой ума и красоты; так что королева Гортензия приняла ее как сестру. Я часто слышал споры о возрасте г-жи Рекамье, правда, я видел ее только вечером, одетую в черное и с вуалью того же цвета, но по красоте глаз, по форме рук и по звуку голоса не дал бы ей больше двадцати пяти лет.