Госпожа Кофе - [30]

«Яков, мне надо тебе многое рассказать. Ты будешь единственным человеком, который узнает всю правду. Конечно, мне придется признаться во всем, и это нелегко, как тебе, так и мне. То, что я совершила, – тяжкий грех. Но я сделала это во имя любви. Я вот тебе сейчас расскажу все, и ты поймешь, что я абсолютно честна перед тобой, что я доверяю тебе больше, чем себе.

Может, ты уже и понял из последнего моего письма, что я некоторое время провела в нашем доме, причем не таясь. Я убиралась там, мыла полы, вычищала ковры, прочистила камин. Словом, мне поручено было привести его в так называемый товарный вид. И я его привела. Но когда представила себе, что какая-нибудь счастливица переступит порог этого (нашего с тобой) дома на правах хозяйки, так мне стало дурно. Я подумала, что не смогу этого перенести. И у меня созрел план. Яков, не смейся, пожалуйста, но я решила сама купить этот дом. Да-да, за два миллиона долларов. У тебя, дорогой, вероятно, глаза полезут на лоб, когда ты прочтешь эти строчки, подумаешь, будто я сошла с ума. Возможно, отчасти это и так. Но главным для меня было оформить сделку. То есть выложить наличными деньги и получить документы на дом уже из регистрационной палаты. Для этого мне надо было просто где-то занять эти деньги на день-два. Понимаешь, когда у тебя на шее висит такой груз, мозги поневоле начинают работать исключительно в одном направлении: как этот долг вернуть, то есть как найти эти деньги. И я придумала. Правда, мой план мог рухнуть в двух случаях: первый – если твой лучший друг Захар откажется мне дать взаймы на пару дней свои наличные два миллиона, второй – если… А вот об этом я напишу тебе уже потом, когда все будет сделано. И надеюсь, ты будешь гордиться мной. Тем, что я сумела сохранить для нас наше гнездышко.

Захар… Ты прекрасно знаешь, что он когда-то был влюблен в меня. Не в меня, бледную и уставшую от недосыпания бедную студентку, у которой за душой две пары джинсов да карманные деньги – сто рублей. Нет, он полюбил меня, когда я уже была твоей любовницей, розовощекой красавицей, у которой в ушах пара крупных брильянтов, на шее золотой крестик, усыпанный брильянтами же. Ну, ты понимаешь меня, Яков. Ты-то сам отлично помнишь, какими глазами он смотрел на меня, твой лучший друг Захар. Не скрою, мне поступали от него предложения. И по телефону. И по электронной почте. Он не знал, как ко мне подступиться, но понимал, что я никогда его не выдам. Зачем мне ссорить друзей, у которых к тому же совместный бизнес. Это могло отразиться на твоем, Яков, финансовом положении. А мне это было невыгодно. Пока у тебя водились деньги, ты мог себе позволить щедрость по отношению ко мне.

Но к чему сейчас ворошить старое? Надо жить настоящим. Ты сам меня так учил. Словом, я позвонила Захару. Знаешь, он сразу узнал мой голос. Сказал, что ему очень приятно меня слышать. Я предложила ему встретиться, сказала, мол, есть разговор. Он сразу согласился. Сказал, будет ждать меня в „Берлоге“ в семь часов вечера. Яков, если бы ты только видел, как я собиралась на то свидание! Конечно, я понимала, что из этой затеи может ничего не получиться. Все-таки я хотела занять у него колоссальную сумму. Но, с другой стороны, для него это были не такие уж и большие деньги, учитывая то, чем он занимается. Я решила попытать счастья. Подумала, что если судьба на моей стороне и мне повезет, то я стану владелицей нашего с тобой дома. Я понимаю, ты сейчас, читая эти строки, хочешь мне сказать, что ты очень сожалеешь о том, что не успел тогда, в свое время, оформить дом на меня. Но мы-то с тобой знаем, что это было невозможно, ведь с помощью этого дома ты освободился от своей И. и получил развод. Поэтому я не в обиде. Тем более что ты все же помог мне и купил для меня квартиру, за что я тебе очень благодарна. Но, с другой стороны, в этой квартире теперь живут твои дети, Яков. Когда ты вдруг решишься вернуться в Россию, тебе всегда будет где остановиться.

Я красиво оделась, накрасилась, оставила детей у мамы и поехала в „Берлогу“. Там, за ужином, я и попросила у него денег. Сказала, что на два дня. Ты бы видел его глаза, Яков! Он смотрел на меня, как на сумасшедшую. Я ждала, что он потребует у меня каких-либо гарантий, в смысле имущественных. Но я сказала ему, что у меня ничего нет, но через два дня непременно будет. Понятное дело, он пожелал узнать, откуда же у меня появятся такие деньги. Я сказала, что не могу ему это рассказать, но что эти деньги связаны с тобой, с твоими делами, с твоим имуществом. Что ты должен будешь перевести их на мой счет. Он, не скрою, сразу как-то изменился в лице. Он понял, что я обратилась к нему чисто из корыстных побуждений. Но это же голая правда! И я разговаривала с ним открытым, что называется, текстом! Словом, он сказал мне, мол, он подумает, потом мы с ним плотно поужинали. Ох, Яков, чего он только мне не назаказывал! Конечно, мы пили вино, шампанское, и меня повело. Ты же знаешь, как на меня действует шампанское. Голова моя закружилась, я сначала была в какой-то пьяной эйфории, а потом вдруг расплакалась. Я плакала у него на плече, мы вспоминали тебя, но потом он мне сказал, что ему неприятно, когда я говорю о тебе, и пригласил меня к себе домой. Его жена, как обычно, где-то путешествовала (все остановиться не может, дура). Конечно, в этом и состоял мой план: я хотела расположить Захара к себе и уговорить его дать мне эти несчастные два миллиона. Конечно, могло случиться и такое, что я отдалась бы ему, а денег он бы мне не дал. Я рисковала. Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Я рискнула. Ты пойми меня, Яков, ты очень далеко, и кто знает, когда мы еще свидимся, да и свидимся ли. Я пишу тебе в письмах, что постоянно надеюсь на встречу, на то, что ты приедешь ко мне и заберешь нас с детьми к себе в Израиль. Я же знаю, ты писал, у тебя там дом, ты теперь уважаемый в Хайфе человек, у тебя магазины и даже несколько небольших ресторанов. Если бы ты только знал, Яков, как я мечтала поехать к тебе, чтобы ты показал мне гору Кармель или усыпальницу Эль-Баха, арабскую часть Хайфы с ее мечетями и церковью арабов-христиан. Я готовилась к этой поездке, я мечтала, я много прочла о Хайфе. Пока не поняла, что это другой мир, а значит, и ты тоже стал другим, и что, может, только дети будут тянуть тебя сюда, в наш провинциальный город, но никак не я. Хотя когда-то ты говорил, что я – единственная твоя любовь. Теперь уже не знаю. Подумай сам, разве я, зная, что так же горячо тобой любима, как и прежде, поехала бы к Захару той ночью? Разве позволила бы ему сделать с собой все то, что он захотел? Мне тогда показалось, он словно получил то, о чем давно мечтал, даже нет, не получил, а попросту украл, воспользовался моим безвыходным положением. Нет, ты не подумай, он не был грубым со мной. Больше того, он был нежен, ласков и добивался от меня обещания, что мы продолжим наши отношения. Он обещал поднимать моих детей, вернее, твоих детей, Яков. Сказал, глядя на меня, раздетую, что роды меня не испортили, и что у меня прекрасная фигура, что о такой женщине он всегда мечтал. А я лежала на его плече (было уже утро, и спальня казалась фиолетовой от утренней мглы за окном, и только свет уличного фонаря разрезал комнату мертвенно-белым лучом) и гадала: даст он мне денег или нет. Мы поздно уснули, мне казалось, я еще никогда в жизни так не хотела спать, как в этот раз, настолько была утомлена. Ты же понимаешь, я перенервничала сильно, да и физически устала. А когда проснулись, Захар сам принес мне кофе в постель и сказал, что ему надо буквально несколько часов, чтобы подумать над моей просьбой. Я холодно спросила его: у тебя что, Захар, нет таких наличных?! Он ответил уклончиво. И я подумала: ему надо просто побыть одному и решить для себя, стоит ли вообще со мной связываться. Что ж, это было его право. Я оделась, позволила ему меня поцеловать (он сказал, что позвонит мне через несколько часов) и ушла. Вернулась к детям, к той жизни, о которой стараюсь тебе ничего не писать, чтобы не расстраивать. У тебя свои Иерусалимы, у меня – свои.