Госпожа Хризантема - [7]

Властные аккорды гитары за перегородкой — видимо, зовут! Хлоп — и маленькая фея убегает, спеша вернуться к идиотам из соседней комнаты.

А не жениться ли мне на ней, к чему далеко ходить? Я буду беречь ее, как вверенное мне дитя; я приму ее такой, какая есть, странной и очаровательной игрушкой. Ну и забавная будет у меня семейная жизнь! В самом деле, если уж жениться на безделушке, вряд ли я найду лучше…

Но вот появляется господин Кенгуру. Костюм из серого сукна, словно купленный в одном из парижских магазинов, котелок, белые шелковые перчатки. Лицо одновременно хитрое и глуповатое; почти совсем нет носа, почти совсем нет глаз. Чисто японский поклон: внезапный бросок вперед, ладони прижаты к коленям, туловище образует прямой угол с ногами, словно человек переломился; легкий свист, как у пресмыкающихся (издается путем втягивания слюны между зубами — верх подобострастной любезности в этой империи).

— Вы говорите по-французски, господин Кенгуру?

— Да, мисье!

И снова поклон.

Он кланяется после каждого моего слова, будто заводная кукла; когда он садится на пол напротив меня, кивает только голова — что неизменно сопровождается все тем же звуком втягиваемой слюны.

— Чашечку чая, господин Кенгуру?

Снова поклон и очень изощренный жест руками, словно говорящий: «Я едва ли осмелюсь; вы так снисходительны ко мне… Разве только чтобы угодить вам…»

С первых же слов он догадался, чего я от него жду.

— Мы, конечно, этим займемся, — отвечает он. — Через неделю как раз приезжает семья Симоносаки, где две очаровательные дочери…

— Как это через неделю? Вы плохо меня знаете, господин Кенгуру! Нет, нет, — завтра или никогда!

Еще один поклон с присвистом, и Кенгуру-сан, смирившись при виде моего возбуждения, начинает лихорадочно перебирать всех не занятых в данный момент молодых особ Нагасаки:

— Так, посмотрим, — была тут мадемуазель Гвоздика… Ах, какая жалость, что я не обратился к ним на два дня раньше! Она такая красивая, так хорошо играет на гитаре… Непоправимая беда: позавчера ее забрал один русский офицер…

Ах! Мадемуазель Абрикос! (Подойдет ли мне мадемуазель Абрикос?) Она дочь богатого торговца фарфором с базара Десима; очень достойная особа, но стоить будет очень дорого: родители ценят ее очень высоко и не уступят меньше чем за сто иен[19] в месяц. Она очень образованна, свободно владеет коммерческим письмом и легко справляется с написанием более двух тысяч иероглифов ученого письма. На конкурсе поэзии она заняла первое место со стихотворением, воспевающим белые цветочки живой изгороди в капельках утренней росы. Только вот она не очень хороша собой; один глаз у нее меньше другого, а на щеке осталась дырка от какой-то болезни, перенесенной в детстве…

— О нет! Тогда, ради Бога, только не она. Поищем среди молодых особ менее выдающихся, но без шрама. А эти там, рядом, в прекрасных, расшитых золотом платьях? Например, танцовщица с маской призрака, а, господин Кенгуру? Или та, у которой такой нежный голос и такой милый затылок?

Сначала он никак не может понять, о ком идет речь; потом понимает и отвечает, почти насмешливо покачивая головой:

— Нет, мисье, нет! Это же гейши,[20] мисье, гейши!

— Ну, а почему нельзя гейшу? Мне-то что с того, что они гейши? — Позже, когда я начну лучше разбираться в тонкостях японской жизни, я, может быть, осознаю, что просил невозможного: в самом деле, я словно изъявил желание жениться на дьяволе…

Но вот господин Кенгуру вдруг вспоминает о некой мадемуазель Жасмин. Боже, как же он сразу о ней не подумал; это же как раз то, что надо; он завтра же, сегодня же вечером отправится делать предложение родителям этой молодой особы, которая живет очень далеко отсюда, на холме напротив в предместье Дью-дзен-дзи. Это очень миловидная девушка лет четырнадцати. Ее, наверное, можно будет заполучить за восемнадцать — двадцать пиастров в месяц, если подарить ей несколько элегантных платьев и поселить ее в уютном и хорошо расположенном доме — что такой галантный мужчина, как я, конечно же не преминет сделать.

Мадемуазель Жасмин так мадемуазель Жасмин — на этом и распрощаемся, время уже позднее. Завтра господин Кенгуру придет ко мне на корабль сообщить о результатах первых предпринятых шагов и договориться о встрече. От вознаграждения он пока отказывается, но я дам ему постирать свое белье и обеспечу клиентуру среди моих товарищей по «Победоносной».

Договорились.

Глубокие поклоны — и меня обувают у дверей.

Мой дзин, пользуясь случаем, что под рукой оказался переводчик, предлагает мне свои услуги на будущее: стоит он прямо на набережной; его номер — 415 — написан арабскими цифрами на фонаре экипажа (у нас на борту есть 415-й номер — Гоелек, из моего орудийного расчета, так что я запомню); он берет двенадцать су за один рейс, а для постоянных клиентов десять в час. Замечательно, буду непременно обращаться к нему.

— Ну, пошли.

Служанки, вышедшие меня проводить, падают на четвереньки, дабы завершить прощание, и так и остаются распростертыми на пороге, пока я не скрываюсь из виду на темной тропинке, где папоротники стряхивают мне на голову последние капли…