Госпожа де Шамбле - [9]

Переночевав однажды в каком-то местечке в нескольких льё от Брюсселя, я намеревался пересечь этот город, не останавливаясь в нем, как вдруг на бульваре Ботанического сада кто-то окликнул меня по имени.

Не в силах передать Вам, до чего неприятно мне было это услышать.

Я пришпорил коня, чтобы избежать встречи, но мне преградили дорогу.

Это был Альфред де Сенонш, один из моих хороших знакомых, но, как Вы понимаете, в моем состоянии я не мог видеть даже хороших знакомых.

Однако мы с Альфредом были настолько дружны, что, когда я его узнал, мне было легче примириться с этой неприятностью.

Он служил первым секретарем во французском посольстве в Брюсселе, и быстрый взлет его карьеры произошел не без моего участия.

Приятель принялся засыпать меня вопросами, в ответ я молча указал ему на траурную ленту на своей шляпе.

Он сжал мою руку и сказал:

— Я понимаю, бедный друг, расскажете позже!..

— Да, — промолвил я, — позже мне будет очень приятно снова тебя повидать.

— Ты не хочешь остановиться у меня?

— Я не стану останавливаться в Брюсселе.

— Куда ты направляешься?

— Туда, где я буду один.

— Поезжай! — сказал Альфред. — Ты еще слишком болен и пока не поддаешься лечению. Только запомни одно: большое горе сродни долгому отдыху, и, оправившись от своей печали, ты станешь сильнее, чем прежде.

Я посмотрел на приятеля с удивлением.

— Разве ты был несчастлив? — спросил я.

— Женщина, которую я любил, мне изменила, — ответил он.

Взглянув на него, я пожал плечами.

Мне казалось, что никакая любовь не может заставить страдать так, как страдал я.

— А как же теперь? — осведомился я.

— Теперь я играю, курю и пью, — сказал Альфред, — и вполне доволен жизнью. Я полагаю, что скоро стану префектом. Тогда, как ты понимаешь, мое счастье будет полным.

На этот раз я посмотрел на приятеля с грустью.

Возможно ли, чтобы кто-то чувствовал себя более несчастным, чем я?

— Мой дорогой Макс, — произнес Альфред, словно прочитав мои мысли, — среди двадцати разновидностей страданий, которых я не стану перечислять, есть тихая боль вроде твоей, и жгучая боль вроде моей. Я очень хочу измениться, но тебе не следует меняться, поверь мне. Прощай! Ты заглянешь ко мне в префектуру, не так ли? Ты будешь у меня как дома, и я дам тебе наплакаться вволю… лишь бы ты не мешал мне смеяться. Слушай, у тебя есть спички? Я хочу закурить сигару. Черт возьми! Я позабыл, что ты не куришь.

Остановив какого-то простолюдина, дымившего пенковой трубкой, Альфред закурил и пошел по направлению к Схарбеку, оборачиваясь и кивая мне на прощание.

Я смотрел ему вслед, пока он не исчез из виду.

Затем я продолжил свой путь, благословляя Бога за то, что он послал мне сокровенные страдания, а не мирские горести.

Два дня спустя я прибыл в Бланкенберге.

Три месяца я провел наедине с морем, то есть с бесконечностью.

Каждый день я ходил вдоль берега к тому месту, где за несколько дней до моего приезда сел на мель корабль.

Тогда погибли пять человек, находившиеся на его борту — человеческий механизм оказался наиболее хрупким.

Судно выбросило на берег с такой силой, что оно буквально впечаталось в песок.

В первый раз, когда я пришел к потерпевшему крушение кораблю, у него еще были целы мачта, бушприт и большая часть такелажа. Но дело было зимой, и море часто штормило.

Каждый день я видел, как судно теряет что-нибудь из своих снастей.

Сегодня оно лишилось реи, назавтра — мачты, а через день — руля.

Подобно стае волков, бросающихся на мертвое тело, волны кидались на корпус корабля, и каждая из них отрывала от него кусок.

Вскоре от судна остался один остов.

Когда с верхней частью корабля было покончено, пришла очередь его нижней части.

Сначала треснула обшивка, затем оторвало палубу, унесло корму, и наконец исчезла носовая часть.

Кусок бушприта, удерживаемый тросами, еще долго был на виду.

Однако в одну из бурных ночей тросы не выдержали и мачту тоже унесло.

Так последний обломок кораблекрушения канул в воду под натиском волн и ветра…

Увы, друг мой! Я был вынужден признаться самому себе, что то же самое происходило с моей печалью: каждый день забирал ее частицу, подобно тому как волны ежедневно поглощали части погибшего судна. И вот наступил момент, когда внешне моя печаль стала незаметна, и, подобно тому как ничего не осталось от судна, потерпевшего кораблекрушение, там, откуда ушла скорбь, не осталось ничего, кроме бездны.

Мог ли кто-либо ее заполнить?

Достаточно ли было бы для этого дружбы или потребовалась бы любовь?..

Я вернулся во Францию.

Прежде всего я отправился в свой замок во Фриере.

При виде его фасада с закрытыми окнами, при виде комнаты, где умерла матушка, и могилы, где она покоилась, у меня снова навернулись на глаза слезы, которые, как я полагал, уже иссякли.

В первые дни я вновь предавался горькому упоению былыми страданиями.

Мне показали рисунок на стене, сделанный Вами во время моего отсутствия.

Я узнал Ваш почерк, хотя Вы не поставили там своей подписи.

Затем мне стало понятно, что я преувеличивал свою боль, когда решил вернуться во Фриер, — она была недостаточно сильной для того, чтобы стоило там оставаться.

Я чувствовал, что вскоре это святое место станет для меня столь же привычным, как церковь для священника. Но я не хотел привыкать к святым местам.