Господин с кошкой - [56]

Шрифт
Интервал

Но он хлопнул дверью.

Потом я его несколько раз встречал в редакциях. Он сильно обтрепался, от него пахло портвейном. Видно было, что работы у него нет. Все его сторонились, и я тоже, вместе со всеми.

Наконец я раздобыл нужное сверло и хороший клей. Стал приделывать костяную ручку к рябиновой трости. Вижу, она как будто сырая. Повертел ее, а там почки бухнут, листочки лезут. В ноябре! Я тут же набрал его номер. Соседи говорят, что давно ночевать не приходил. Только повесил трубку, тут же звонок: старик, Тангейзера не видел? Во всех редакциях только о нем и спрашивали, а в Труде даже в штат хотели взять. Но увы. Я даже подумал, что бог его простил в печальном смысле: взял к себе.

Года через три я оказался на окраине, очень далеко. Вдруг вижу — знакомая фигура из автобуса вылезает. В одной руке портфель, в другой — сумка с продуктами.

— Тангейзер! — кричу издалека.

Он обернулся. Узнал. Хотел мне помахать, но руки заняты. Кивнул, повернулся и пошел к дому, который стоял на горе.

Пять рассказов

по поводу меда и лошадей

Один раз я зашел к своему приятелю, книжку отдать. Сидим, кофе пьем на кухне, и тут входит его отец. Садится с нами, тоже берет чашку. Разговариваем.

А я как раз шел с кладбища, хоронили одного нашего профессора, и мне было очень жалко, что он внезапно умер. Я любил его семинары.

Разговор, значит, о похоронах. И отец моего приятеля говорит, что он совсем недавно, буквально месяц назад, хоронил своего отца.

— Да-а? — удивился мой приятель.

Но тот отмахнулся и стал рассказывать, что его родители развелись, когда ему шесть лет было, отца он не помнит, мама умерла уже давно, и вдруг месяц назад звонок на работу: вы такой-то? Ваш отец скончался, похороны завтра. Приехал в крематорий. Народу шесть человек: два соседа по коммуналке, три старухи с бывшей работы и он — сын покойного. Потом поехали поминать, к нему домой. Бедная комната, кровать, шкаф, стол, и всё. Соседи говорят: возьмите что-нибудь на память об отце. А что брать? Брать-то нечего. Открыл шкаф — старые фуфайки. Под ними коробочка с двумя орденами, и еще тетрадка. Взял.

— А в тетрадке, — продолжал отец моего приятеля, — были какие-то воспоминания, и в том числе совершенно потрясающий рассказ. Про то, как он (то есть отец отца моего приятеля) в двадцатом году в Сибири пробирался во вражеский тыл. Как он нанял проводника, деревенского деда, как они долго ехали на лошадях по лесистым склонам, как гудели пчелы над синими цветами, как этот дед говорил, что надо побольше ульев наставить, пасеки устроить, чтоб люди были сыты медом, и как они наконец, обойдя все посты и дозоры, проникли во вражеский тыл и он застрелил этого деда на прощанье. Чтоб тот невзначай его не выдал.

— Но самое поразительное, — сказал отец моего приятеля, — что в этом рассказе не было никаких сожалений и даже слов вроде так было надо, время такое было. Нет! Застрелил — и дальше поехал, уже без проводника.

Он замолчал.

— А ты мне ни о чем таком не рассказывал, — обиженно сказал мой приятель.

— А ты меня ни о чем таком не спрашивал! — неожиданно зло сказал отец моего приятеля и вышел из кухни.

Я допил кофе и встал. Мой приятель меня не задерживал.

Вот сразу три рассказа получилось. Первый — про застреленного проводника. Второй — про то, как отец и сын живут в одном доме, но совершенно не знают, не понимают, не интересуются друг другом. Почти как те, другие отец и сын: про последнюю встречу с отцом третий рассказ.

И еще один рассказ просвечивает: о судьбе этого старика с орденами и тетрадкой.

И про меня тоже рассказ. Собираясь на похороны человека, смерть которого меня сильно огорчила и даже ошарашила, я все же не забыл положить в карман книжку, чтобы потом занести моему приятелю, поскольку он живет недалеко, удобно ведь же. Всего пять.

Рассказы расслаиваются и слипаются, скатываются в туманный шар, и только в середине два человека на лошадях взбираются на лесистый склон. Лето, солнце жарит, и пчелы гудят над синими цветами.

Хвала и слава

что слава? яркая заплата

У Николаева был старый приятель, писатель Проталов, который давно жил за границей и очень процвел. Печатался, переводился, получал премии. Купил дом в небольшом городке. У него многие наши бывали в гостях. Потом рассказывали, как его там все обожают. Даже, бывает, в ресторанах кормят бесплатно. В это верилось: Проталов был добряк, весельчак, отличный рассказчик и всегда в центре любой компании.

И вот однажды Николаев оказался в этом городке. Позвонил Проталову. Они решили пойти пообедать.

Поговорили, поели очень вкусно, белого вина попили. Десерт, кофе, рюмочка ликера.

Проталов взмахнул рукой: «Счет!»

Официант принес картонную книжечку.

Николаев на всякий случай потянулся за бумажником.

— Брось, ты что! — сказал Проталов и продолжил разговор.

Прошло минут пятнадцать.

— Что-нибудь еще желаете? — подошел официант.

— Нет, не надо, — сухо сказал Проталов по-ихнему, вглядываясь в глубину зала.

Официант заулыбался и стал менять пепельницу.

— Житья нет! — заорал Проталов по-русски. — Что за манера, как топтун какой-то, ей-богу, вокруг бегает!

Официант шарахнулся в сторону и исчез.


Еще от автора Денис Викторович Драгунский
Богач и его актер

В новом романе Дениса Драгунского «Богач и его актер» герой, как в волшебной сказке, в обмен на славу и деньги отдает… себя, свою личность. Очень богатый человек решает снять грандиозный фильм, где главное действующее лицо — он сам. Условия обозначены, талантливый исполнитель выбран. Артист так глубоко погружается в судьбу миллиардера, во все перипетии его жизни, тяжелые семейные драмы, что буквально становится им, вплоть до внешнего сходства — их начинают путать. Но съемки заканчиваются, фестивальный шум утихает, и звезда-оскароносец остается тем, кем был, — бедным актером.


Москва: место встречи

Миуссы Людмилы Улицкой и Ольги Трифоновой, Ленгоры Дмитрия Быкова, ВДНХ Дмитрия Глуховского, «тучерез» в Гнездниковском переулке Марины Москвиной, Матвеевское (оно же Ближняя дача) Александра Архангельского, Рождественка Андрея Макаревича, Ордынка Сергея Шаргунова… У каждого своя история и своя Москва, но на пересечении узких переулков и шумных проспектов так легко найти место встречи!Все тексты написаны специально для этой книги.Книга иллюстрирована московскими акварелями Алёны Дергилёвой.


Дело принципа

Денис Драгунский не раз отмечал, что его любимая форма – короткие рассказы, ну или, как компромисс, маленькая повесть. И вдруг – большой роман, да какой! Поместье на окраине Империи, юная наследница старого дворянского рода, которая своим экстравагантным поведением держит в страхе всю родню, молодые заговорщики, подброшенные деньги, револьвер под блузкой, роскошные апартаменты, дешевая квартирка на окраине, итальянский князь, русский учитель, погони, скандалы, умные разговоры – и постоянная изнурительная ложь, пронизывающая судьбы и умы Европы накануне Первой мировой войны.


Фабрика прозы: записки наладчика

«Фабрика прозы: записки наладчика» – остроумные и ироничные заметки Дениса Драгунского последних лет. Вроде бы речь о литературе и писательских секретах. Но кланяться бородатым классикам не придется. Оказывается, литература и есть сама жизнь. Сколько вокруг нее историй, любовных сюжетов, парадоксов, трагедий, уморительных эпизодов! Из всего этого она и рождается. Иногда прекрасная. Иногда нет. Как и почему – наблюдаем вместе с автором.


Дочь любимой женщины

Мастер короткой прозы Денис Драгунский в своем новом сборнике снова преподносит читателю новеллы с крутыми сюжетами и внезапными развязками, меткие юмористические зарисовки, а также три маленькие повести, в которых действуют неожиданные герои в непростых обстоятельствах.


Автопортрет неизвестного

Денис Драгунский – прозаик, журналист, известный блогер. Автор романов «Архитектор и монах», «Дело принципа» и множества коротких рассказов. «Автопортрет неизвестного» – новый роман Дениса Драгунского. Когда-то в огромной квартире сталинского дома жил академик, потом художник, потом министр, потом его сын – ученый, начальник секретной лаборатории. Теперь эту квартиру купил крупный финансист. Его молодая жена, женщина с амбициями, решила написать роман обо всех этих людях. В сплетении судеб и событий разворачиваются таинственные истории о творчестве и шпионаже, об изменах и незаконных детях, об исчезновениях и возвращениях, и о силе художественного вымысла, который иногда побеждает реальность.


Рекомендуем почитать
Запрещенная Таня

Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…


Дневник бывшего завлита

Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!


Записки поюзанного врача

От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…


Из породы огненных псов

У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?


Время быть смелым

В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…


Правила склонения личных местоимений

История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.