Господин Пруст - [97]

Это как раз случай г-на Пруста. Еще раз повторяю — он опередил свое время на сто лет».

И Рейнальдо Ан одним из первых настаивал на том, чтобы он выставил свою кандидатуру.

В конце концов «Девушки в цвету» победили «Деревянный крест» шестью голосами против трех.

Это произошло 11 декабря, премия присуждалась часов в пять-шесть вечера, когда у нас день еще только начинался. В дверь позвонили. Я пошла открывать и увидела на лестнице человека, который представился как Гастон Галлимар. Вместе с ним пришли еще двое: Жак Ривьер и Тронш. Галлимар был в страшном возбуждении и торжественно провозгласил:

—     Полагаю, вам известно, что г-н Пруст получил Гонкуровскую премию?

Но откуда мы могли знать? У нас уже давно не было телефона и вообще ни­каких связей с миром. Даже приятели слишком уважали привычки г-на Пруста, чтобы беспокоить его во внеурочное время даже ради такого известия.

Я сразу с восторгом сообщила ему об этом. Клокотавший от нетерпения Галлимар тут же заявил:

—     Мне абсолютно необходимо видеть г-на Пруста и незамедлительно.

Стоявшие за ним Жак Ривьер и Тронш были сдержаннее и не произнесли ни слова.

Я ответила Галлимару:

—     Хорошо, сударь, пойду предупредить г-на Пруста.

Он уже проснулся, произвел окуривание и выпил свой кофе. У нас было условлено, что я могу входить без вызова в случае какого-нибудь экстраординарного известия. Войдя в комнату, я увидела его спокойно лежащим на подушках и, по всей очевидности, медленно готовящимся к новому дню.

—     Сударь, очень важное известие, вам будет очень приятно... Вы получили

Гонкуровскую премию!

Он смотрит на меня и произносит только одно слово:

—     Да?

Как будто для него это совершенно безразлично, хотя я прекрасно знала, что в глубине души он обрадовался. Но у него было всегда так — он владел собой в любых  обстоятельствах и никогда не выходил из равновесия.

—     Да, сударь. Пришел г-н Галлимар вместе с г-ми Ривьером и Троншем. Он страшно возбужден и желает немедленно видеть вас.

—     Нет, это невозможно, дорогая Селеста, так и скажите. У меня нет ни ма­лейшего желания. Может быть, позднее... да, часов в десять... может быть...

—     Но, сударь, похоже, у него какое-то важное дело к вам.

—     Нет, Селеста, скажите г-ну Галлимару, что я бесконечно благодарен ему за визит, но совершенно не в состоянии принять его. Пусть приходит в десять вече­ра... или завтра...

Возвращаюсь с этим к Галлимару, и он начинает возмущаться:

—     Но это просто невозможно, я же говорю, мне непременно нужно его ви­деть. У меня важнейшее дело! Он просто не отдает себе отчета! Сегодня вечером я должен поездом двадцать один час нестись в Довилль, чтобы запустить тираж. Иначе катастрофа, у нас не хватает книг! Умоляю вас, я должен его видеть, нельзя терять время... Объясните ему, он вредит сам себе.

Снова иду к г-ну Прусту:

—     Сударь, он настаивает. Кажется, ему сегодня нужно на поезд, чтобы уладить дела с тиражом и бумагой. Похоже, у него и в самом деле трудное положе­ние. Надо бы принять его.

Он не отвечал, и я продолжала:

—     Прошу вас, сударь, сделайте над собой усилие. Г-н Пруст вздохнул и улыбнулся:

—     Хорошо, пусть войдет... но только на минуту и один. Я впустила Гастона Галлимара, и это был тот единственный раз, когда его принял г-н Пруст. Впрочем, Жаку Ривьеру и Троншу не пришлось долго ждать — разговор оказался непродолжительным. Когда дверь за тремя визитерами затвори­лась, г-н Пруст позвонил мне. Он выглядел очень довольным.

—     Прекрасно. Дорогая Селеста, я разобрался с г-ном Галлимаром, и мне остается только сказать вам... Вполне возможно, теперь начнутся звонки в дверь, меня все-таки найдут. Я не хочу никого принимать. Особенно журналистов и фото­графов... Это опасные люди, он во все суют свой нос. Гоните всех прочь.

И добавил с улыбкой:

—     Если вас будут расспрашивать, ни слова.

Приказ был скрупулезно исполнен. Ни один журналист или фотограф не про­ник в квартиру на улице Гамелен.

Нет никакого сомнения, что он был очень доволен Гонкуровской премией, хотя и не показывал этого. В тот же день или немного позднее он объяснил мне:

—     Видите ли, Селеста, есть великое множество литературных премий для награждения и поощрения писателей. Даже неизвестно сколько. Но значительных совсем немного, ради которых стоит беспокоиться. Это «Фемина» и большая лите­ратурная премия Французской Академии. Однако даже они ничего не стоят рядом с Гонкурами. Сегодня это единственная настоящая премия, потому что ее присуждают люди, понимающие толк в романах и их достоинствах.

Он был очень горд этой наградой и полученными поздравлениями, в том числе и от тех трех членов жюри, которые до самого конца отстаивали Доржелеса. И полу­чилось, как будто он был избран единогласно.

Больше всех его тронула знаменитая актриса Режан, которой он восхищался чуть ли не с десятилетнего возраста, когда впервые увидел ее на подмостках. Через своего сына Жака Пореля, поклонника г-на Пруста, она спрашивала, какой подарок был бы ему приятен в память о премии. Он попросил ее фотографию в костюме Са­гана, роль которого она блистательно исполняла в ревю театра «Эпатан». Когда Жак Порель принес этот подарок, он, по обыкновению, объяснил мне все связанные с ним подробности.