Господин посол - [29]

Поднявшись, он подсунул обе подушки ей под голову, чтобы она могла смотреть, как он готовит дозу. Она не понимала своих ощущений. Своего рода предвкушение, как в первый раз, когда она позволила приятелю залезть под трусики. Кололись многие, и многих она знала. И все же это был шаг - вверх или вниз, но важный шаг.

Начала она в колледже с дексамила. Рецепт дал врач - она описала симптомы (нервозность, депрессия, паника на экзаменах), которые, по словам подруги, вынудят его так сделать. Рецепт она отнесла в аптеку и регулярно пила таблетки последние два курса. Единственная проблема - иногда после них не удавалось заснуть.

У мамы было столько секонала, что можно было усыпить слона. Она выпила половину запасов, но осталось все равно достаточно, чтобы свести счеты с жизнью, если такое придет в голову.

Она пила немного - но не очень, потому что видела, как часто пьет её мать. И курила марихуану - так, для забавы. Все, что давали ей наркотики своего рода контроль над жизнью, с которой она просто не справлялась. По своему желанию она могла быть нормальной или возбужденной, счастливой или сонной. Если все шло нормально, она как-то обходилась.

И все же Скотт, когда они познакомились, был намного выше её понимания. Сначала она считала его доходягой, потому что видела, как он колется. Потом решила, что это ему нужно как художнику. Наконец, глаза у неё открылись. Теперь она считала себя реалисткой.

Скотт напевал под нос, возясь с приготовлениями. Она и раньше замечала: для него высшее блаженство - когда кто-то уступил его нажиму. Неплохая черта, полагала она - находить удовольствие в том, чтобы склонить людей принять свою позицию. Он это умел. Он нашел свой путь. Даже те, кто его осуждал, относились к нему уважительно.

Как он красив! Солнечные лучи пробивались сквозь окно и косо ложились поперек гибкого, настороженного тела. Он был божественно красив.

Они со Скоттом как-то шутили, что он у Изи зарабатывал бы намного больше, чем удавалось ей - если бы только туда заходили женщины. Они точно так же восхищались бы им, как она. Его дружок, не говоря уже об остальном, даже обмякнув не сжимался и не прятался; он так и свисал, тонкий, чуть согнутый, темнее кожи тела, исчерченный голубыми венами. Тугая бурая мошонка перекосилась набок, как будто одно яичко было вдвое тяжелее другого. Она смеялась над этим и не знала, патология это или нет.

До Скотта у неё не было возможности подробно, долго и пристально разглядывать мужские органы - тем более их чувствовать, ласкать и целовать. До Скотта они лишь стыдливо мелькали перед ней и быстро прятались раньше, чем она могла их изучить. Ее это не трогало, потому что увиденное она считала безобразным. Зато теперь она было знакома с лучшими образцами. Со Скоттом они шутили, что пенисы приобретают вкус со временем.

Подумав об этом, она рассмеялась, и Скотт повернулся к ней с вопросительно нахмуренными бровями.

Он смотрел на неё лишь мгновение, а потом вернулся к своему занятию, но спросил, что тут смешного.

- О, просто в голову пришло. Наша шутка насчет приобретаемого вкуса.

- Я дам тебе попробовать чуть позже, - посулил он.

И наступил ей на любимую мозоль.

Ах, будь он проклят! После укола он наверняка не будет ни ан что способен. Может, в конце концов, это хорошая идея - дать ей кольнуться тоже. Как защита...

- Ладно, балтиморка, - буркнул Скотт и подошел к матраса с куском резинового жгута и шприцем.

- Стерильно, не волнуйся. И не так много, - он сел подле нее. Подержи минуту.

Он протянул ей шприц, пока сам перетягивал руку жгутом. Затянул туго, взял шприц. Патрисия вдруг снова испугалась, но не могла ему сказать. Пока он протыкал вену иглой, она морщилась и глотала воздух, с ужасом наблюдая, как он давит на поршень и вливает содержимое шприца ей в кровь.

Потом шлепнулась на подушки, зная, что очень скоро все почувствует. Скотт нагнулся, крепко поцеловал её и стиснул грудь.

- О'кей, балтиморочка, - сказал он. - Будет очень хорошо.

Подкатило совсем не нежно. Скорее нахлынул мощный поток, поднял её и мгновенно разбил оковы ужаса, который она испытала, когда поняла, как сильно её ударило.

Она парила. Тело распалось на кусочки, на молекулы. Она была свободна, куда свободнее, чем когда-либо в жизни, свободнее, чем ожидала и даже чем могла представить, и в этой абсолютной свободе была абсолютно счастлива. Не надо было ничего бояться, ни о чем думать; она распалась, и все, что осталось - это ощущения. Ощущения. И все. Вот так.

Она не могла это понять, но и не надо было. Все что нужно - это ощущать, смаковать и быть счастливой.

Смутно она чувствовала, что в какой-то момент вернулся Скотт и лег рядом. Это хорошо. Но весь огромный и невероятно долгий трепет счастья был внутри, и он остался бы таким же абсолютным, если бы Скотта не было. Не было ничего. Оно была полна собой. Ему ничего не нужно. Ей ничего не нужно. Она закрыла глаза и просто лежала и наслаждалась своим счастьем.

20 июня

Переходя дорогу, он держал её за руку, но не под локоть, поэтому по бульвару у представительства ООН они шли чуть поодаль друг от друга.