Господин мертвец - [19]

пытаться вновь что-либо увидеть. Птица, безнравственная до мозга костей, отчаянная и злобная, устремляется вниз и атакует меня снова, несмотря на все мои преимущества. Щипок когтями и удар клювом — это максимум, который я могу позволить. Я хватаю птицу за горло и сжимаю так сильно, что она испускает дух. Именно так. Я не военный, однако тоже верю в самооборону. В том, что касается некоторых вещей, я силен, как персонаж комиксов. Надеюсь, вы знаете, что это справедливо для всех мужчин и женщин. Дремлющие внутренние силы. Я не говорю, что все мы боги или что я стремлюсь стать одним из них, но все мы — способны иногда отличиться. Интересно, что произойдет, когда банда новорожденных младенцев оторвется от материнской груди и попытается пожрать меня своими беззубыми ртами? Но это уже совсем другая история. Нет, я не стал бы хватать их за ноги и колотить их одутловатые тельца о стену. Я бы стал нашептывать им разные истории-то, что пренебрегали делать их родители. Например, о коллизиях водителя автобуса, или о прорыве канализации, или о дурачествах кровельщика. Я доставляю удовольствие. Прямиком направляюсь в бакалейную лавку, покупаю пачку жвачки и надуваю пузыри до тех пор, пока челюсти не начинают отваливаться. Я прогнозирую безупречное путешествие, словно я безупречный агнец. Я хранил это в тайне. Никто из живущих на планете этого не знает. Никто из ныне живущих. Это известно некоторым духам, но они держат свои рты на замке. Станьте приятелем духов, и вы поймете, что такое настоящая преданность. Я имею в виду самую крутую верность. Когда стены покрываются холодной кофейной испариной (а такое случается), духи уверяют меня, что беспокоиться не о чем. Секреты размножаются внутри меня, и я запросто могу умереть, если не буду аккуратен (от давления и всего такого). Но пока я еще не взорвался. Поразительно, насколько прочен человеческий эластик. Привидения обдувают меня струями прохладного воздуха. Я готов написать свое имя тысячу раз, если хотите. Если это единственный способ заставить вас поверить мне. Каждый раз, когда я нахожусь в группе людей, я про себя выкрикиваю названия известных книг и их знаменитые первые предложения. Это вселяет в меня мужество и помогает оставаться невидимым, безоружным или просто быть частью группы. Я чувствую себя как без рук, когда они просто свисают с обеих сторон. Присоединение — мой статус. Я могу одеться в цвета земли или во все голубое — в зависимости от настроения группы. Летом — в желтое или оранжевое. Думаю, в вопросах групп я профессионал. Все здесь одеты в белое, но я-то знаю, что никто из нас не святой.

Притворяюсь немного грустным, чтобы не показаться слишком счастливым. Я желаю всего хорошего своим соседям и их семьям. Я поделюсь своей одеждой, если кому-то холодно. Я отдам им свои волосы, если они переживают по поводу того, что лысы. Мой отец лысый, но ему это нравится. Он до сих пор расчесывается. Он расчесывает свою лысину, а когда чистит зубы или бреется, то строит рожи, репетируя цирковое представление, которое до сих пор так и не сыграл. Но это правда: нет предела моей ответственности. Я всегда вовремя принимаю таблетки. Я люблю их так же, как друзей. Я не позволил бы таблетке упасть. Я и есть мои таблетки (если можно так выразиться), и еще: я никогда не пропускаю телевизионных программ. Это основополагающее качество в моем любовном арсенале. Мультик про прикольного быка Буллвинкля начинается ровно в шесть утра. В пять сорок пять я начинаю прогревать телевизор. К этому времени я уже принял душ, но ни за что не дотронусь до молока, пока не увижу его рога.

ПРОГУЛЬЩИКИ

ШКОЛЬНЫЙ НАДЗИРАТЕЛЬ в черной форменной фуражке и с приколотым отличительным значком обнаружил в бассейне трех резвящихся мальчишек. Он сразу же узнал их: это были мальчики из школы. Вот только имен вспомнить не смог. Он воображал себя человеком, который умел видеть нечто хорошее даже в самых скверных вещах. «Семя добродетели с легкостью обнаруживается даже в дурных поступках, — говорил он на школьных собраниях, — и не было случая, чтобы я его не разглядел». У него были здоровенные, устрашающего вида руки. Они были похожи на два ломтя свиного окорока. Трое братьев бултыхались в бассейне. Каждый раз, когда один из них собирался сделать что-нибудь эдакое, например прыгнуть в воду спиной или плашмя на живот или сделать «бомбочку», он кричал двум другим, чтобы они на него смотрели. Своей сверхдлинной левой рукой школьный надзиратель выловил из воды ближайшего к нему мальчишку и кинул его в свой столитровый дерюжный мешок. Затем он выудил и второго пацана, который затаился на дне в самом глубоком месте бассейна, задержав дыхание. Надзиратель зачерпнул его сачком, сделанным их собственных шорт и длинной палки, и швырнул в тот же мешок. При помощи самострела офицер загарпунил последнего из прогульщиков и, постепенно сматывая катушку и подтягивая его к себе за задницу все ближе и ближе, словно рыбу, вытащил из воды и его. Он был брошен все в тот же мешок. Когда все трое оказались внутри, надзиратель завязал мешок тугим узлом и стремглав понесся в школу.