Господин двух царств - [3]

Рев преследовал его. Македонцы ринулись в погоню. Его люди, сохранившие верность даже в минуту такого потрясения, умирали, обороняя его трусливое бегство, а враги хохотали. Тот, кто предводительствовал ими — его доспехи сверкали даже в последнем свете дня, его коренастый небольшой черный конь приплясывал, фыркал и махал хвостом, — прокричал что-то высоким яростным голосом. И македонцы откликнулись:

— Александр!

Мериамон улыбнулась. Сехмет вернулась из своих странствий с надменным и весьма недовольным видом.

— Ну, тогда иди пешком, — сказала Мериамон, — если сидеть у меня за пазухой в тепле и с сухими лапками ниже твоего достоинства.

Кошка задрала хвост и отправилась вниз по склону, осторожно выбирая путь среди камней и грязи. Мериамон вздохнула, все еще улыбаясь, и последовала за ней. А за ними, прячась в тени женщины, последовала еще одна тень, тень странных очертаний, если они вообще у нее были.

Мериамон знала, что такое военный лагерь. Около одного такого она лишилась своей лошади. Этот был другим, люди в нем были шумнее, грязнее и гораздо бесстыднее, но мужчины есть мужчины, где бы они ни были. Мериамон плотнее закуталась в плащ и набросила на себя немного сумерек, чтобы жадный взгляд не различил изгибов ее тела. Македонцы — не персы, которые брали с собой на войну все свое домашнее хозяйство, слуг и подружек, как будто на придворную охоту. Она не опасалась, что ее заметят — женщину, чужеземку, а, может быть, и врага.

В этом лагере было тихо. Шум и ужас царили в другом, у персов. Некоторые из них еще сражались, многие бежали, а женщины, захваченные в шатрах, плакали и ругались. Даже сквозь шум битвы Мериамон слышала их крики.

Когда их цари делали посмешище из богов Египта, эти женщины смеялись и болтали. Они хвастались и кичились собой в Великом Доме Египта, они глупо улыбались, когда их мужчины называли себя повелителями Двух Царств. Теперь они узнают, что значит быть побежденными.

Мериамон снова стиснула зубы, так, что у нее заныла челюсть. Ненавистью можно упиваться, но одной ею не будешь сыт. А последний хлеб был съеден уже вчера.

Зато воды было предостаточно. Она поест позже, когда найдет то, за чем пришла. Вокруг начали появляться люди, их становилось все больше. Воины возвращались с поля битвы, раненые хромали или плелись, опираясь на копья, некоторых несли на щитах. Они сыпали проклятиями, перемежая их криками боли.

— Эй, ты!

Мериамон сгустила вокруг себя сумерки. Толпа становилась гуще, шум усилился, волнами накатывая с поля битвы. Но в этой суете был свой порядок, своя цель.

— Эй, ты!

Кто-то схватил ее за полу. Мериамон резко обернулась. Над ней возвышался человек, который, казалось, доставал головой небо. Он истекал потом и кровью.

— Пойди в палатку к врачам, — сказал он. — Мы тут принесли одного, плохо с ним дело.

Она поняла, что он говорил. Как говорили ее учителя, македонский — это почти греческий. С ее греческим, слава богам, все было в порядке.

— Почему бы вам не связать его и не дать успокоительного?

Человек засмеялся, почти заржал:

— Связать его? Связать нашего Аякса? Да ты погляди на него!

Она думала, что этот человек — великан, но тот, что лежал на земле, корчась в судорогах, был ростом с хорошее дерево. Два человека сидели на нем, пытаясь удержать. Один упал, второй напрягал все мышцы.

Губы Мериамон сжались. Она обошла человека, который разговаривал с ней — командовал, словно прислугой: как он посмел? — и приблизилась к поверженному гиганту. Даже при слабом свете факелов она видела достаточно хорошо.

— Что с ним? — спросила она.

— Ему здорово досталось по голове. Он все еще стремится назад бить персов. — Великан удерживал брыкающиеся ноги гиганта. — Надо было бы отрезать ему ухо, чтобы успокоить, но мы можем убить его, если попытаемся.

— Лучше и не пытаться, — сказала Мериамон и, уклоняясь от мельтешащих кулаков, подошла к голове лежащего. Он потерял свой шлем; на волосах блестело что-то темное. Кровь. Она встала на колени, пытаясь удержать мечущуюся голову. Наконец ей это удалось. И она произнесла слово, древнее слово, исполненное силы. Мир.

Понемногу раненый успокоился. Ее тень склонилась над ним, окутала его.

— Теперь возьмите его, — сказала Мериамон. Голос звучал слабо, как будто издалека. — Осторожно, постарайтесь трясти его как можно меньше.

Македонцы повиновались ей. Мериамон слегка удивилась, но как в тумане: так слаба была ее магическая сила, так далека от источника своего могущества. Это было все, что она могла сделать, чтобы успокоить раненого, с тем, чтобы товарищи по оружию донесли его до врачей.

Весьма вероятно, что он умрет. Она не принадлежала к храму Имхотепа и не могла совершать чудеса исцеления. У нее был только этот маленький дар успокаивать, и она умела пользоваться им, если было достаточно света и места.

Великан, который остановил ее, был все еще рядом, удерживая плечи гиганта одной рукой. Двое других поддерживали тело. Она заметила, что все они ранены. Один из них хромал. Они шли медленно, время от времени останавливаясь, чтобы перевести дыхание.

Палатка врачей была похожа на ад, как его представляют себе персы: тусклый свет ламп, мечущиеся тени, крики, стоны и предсмертные хрипы. От невероятного зловония у Мериамон перехватило горло.