Господин Чичиков - [9]

– А вот чем, – осенило Кирияджи. – Я тебе, сукин сын, вообще шиш продам. Вдруг камера испортится?

Чичиков громко расхохотался:

– Ах, вот вы о чем хлопочете! Понимаю вас. Руки пачкать кому охота? А так – определил в семьдесят шестую, и все происходит как бы само собой. Ну, так вот что я вам скажу. Они в ней сидят не просто так. Они при этом, Григорий Харлампиевич, забирают вашу душу. Убивают. Глазом не успеете моргнуть, как она и концы отдаст. А тогда я у вас ее даром заберу. Потому что предупредил. Честно. Такие пироги, Григорий Харлампиевич. Триста кладу, а с камерой ничего не станется. Как работала, так и будет работать, – соврал Чичиков.

– Ты это точно знаешь? – Кирияджи взмок, голова его кружилась, он сейчас мало что соображал, но очень ясно чуял страшную опасность. Почему-то сейчас он верил Чичикову.

– Кому, как не мне, это знать?

– Дьявол ты… Сатана.

– Ну, так уж сразу и дьявол, – довольно улыбнулся Чичиков. – Я деловой человек, у вас есть товар, у меня есть предложение. Триста пятьдесят.

– Триста пятьдесят на четыре, – прикинул Кирияджи. – Мало. По полтыщи бы…

– Значит, по рукам? Сейчас заключим купчую, разопьем по такому случаю еще бутылочку…

– Купчую покажи.

– Извольте, – Чичиков протянул бумагу.

Кирияджи принялся читать. Буквы скакали перед глазами и не хотели складываться в слова.

– А впрочем, к делу, – сказал Чичиков. – Вы давайте, хе-хе, данные, я сам впишу.

Кирияджи на ватных ногах выплыл в кабинет. Дела на окаянную четверку лежали у него отдельно, в ящике стола. Он трясущимися руками достал папку и молча отдал ее Чичикову.

– Но ведь никакого криминала? – спросил он вдруг.

– Совершенно никакого. Где это вы видели, чтобы торговали душами, да еще мертвыми? Заметьте, уже мертвыми, а не такими, которых кто-то собирается убить. Что за товар? Так, воздух, даже не пар, хе-хе. А вы на руки наличными две тысячи долларов. В общем-то ни за что.

Все это Чичиков говорил, перелистывая страницы и вписывая нужные данные в купчую.

– Ну вот, готово. Подпишем. Заметьте, две тысячи вписаны числом и прописью. Я ставлю подпись первым, – с этими словами Чичиков лихо расписался на купчей. – А вот и ваши деньги.

Он вынул из кармана перевязанную красной резинкой солидную пачку стодолларовых купюр и неторопливо принялся отсчитывать. Кирияджи гулко сглотнул слюну и потянулся за купчей. Но побоялся взять в руки и потому стал читать, как лежала, к нему боком. Чичиков закончил отсчитывать и спросил:

– Все в порядке? Вы подписывайте.

Кирияджи, как сомнамбула, протянул руку к деньгам, но отдернул.

– А деньги настоящие?

– Помилуйте, мой паспорт записан и лежит на проходной, моя визитка у вас в кармане, куда я от вас денусь?

– Паспорт можно подделать, а визитка – это тьфу.

– Ну, знаете, Григорий Харлампиевич, не ожидал от вас такой мнительности.

Кирияджи все-таки взял деньги, точнее сгреб их в ящик стола. Он даже не удивился ясности той мысли, что пришла вдруг ему в голову: «Какая, хрен, разница – настоящие, ненастоящие, ничего, кроме этой сраной «купчей» в этом деле нет. Не пойдет же он за ними в камеру! А как и вправду помрут – сто пудов с себя скину».

– Давай! – принял у Чичикову ручку, недобро рассмотрел ее, повертел в руке.

– Не волнуйтесь, никакой крови. Английские чернила. Ну же! – От нетерпения Чичиков даже подпрыгнул.

Григорий Харлампиевич гадливым движением черкнул автограф. Чичиков тут же выдернул купчую, подул на подпись и, любуясь ею, произнес:

– Дело сделано. Поздравляю. Думаю, винцо вы сами, а я откланиваюсь. Попрошу сочинить мне пропуск на выход.

Кирияджи хмуро поднял трубку одного из телефонов и куда-то позвонил.

– Семенов, от меня выйдет человек, выпусти.

– Спасибо, – сказал Чичиков, – прощайте.

А в дверях вдруг повернулся и, подмигнув, спросил:

– Так мне на вашу душу расcчитывать, или как? – И покинул кабинет.

Откинувшись на спинку сиденья «Мерседеса», Чичиков произнес:

– Уф-ф. Устал как собака. Гони в гостиницу. Пора баиньки.

В номере он разделся, не спеша принял душ, не спеша откушал цыпленка-гриль, которого, пока он мылся, принес из ресторана Степан, и в прекрасном настроении отошел ко сну. Уснул как ребенок, мгновенно.

А Кирияджи весь остаток ночи так и не сомкнул глаз. Первым делом он хватил остаток коньяка, чтобы «разгрузить мозги». Разгрузив, побежал, а вернее, нетвердой походкой порысачил через темный двор к тюремному корпусу. Вызвал дежурного по второму этажу. По тюремной, зарешеченной лестнице, с трудом сдерживая рвотные позывы, Кирияджи наконец достиг двери проклятой камеры и, стукнувшись об нее лбом, припал к глазку. Охранник сказал:

– А там ничего не увидите. Ночью их не бывает.

– Следить! – хрипло приказал Кирияджи. – Глаз не спускать, твою мать. Когда?

– Что?

– Когда возвращаются, говорю?

– Утром, ровно в шесть.

– Чтоб в шесть доложили мне. Лично.

Вернувшись в кабинет, Кирияджи стал расхаживать из угла в угол, размахивая руками, время от времени заходя в заднюю комнату, чтобы погасить вином очередной приступ тошноты. Чем меньше оставалось до шести часов, тем муторнее делалось Кирияджи. Наконец, он понял, что еще вот-вот, и начнет биться головой о стену. Схватил стул и что есть силы стал колотить им о пол, пока в руке не осталась одна лишь ножка. Потом достал из сейфа пистолет и принялся палить в потолок. Грохот выстрелов несколько успокоил нервы. Кирияджи подумал – не запустить ли в стену пустой бутылкой, но зазвонил телефон. Вахтенный интересовался – все ли в порядке, на что Кирияджи ответил: «В порядке, тараканов бью», и швырнул трубку вместе с телефоном на пол. Потом открыл окно, глотнул воздуху, такого же серого, как и наступающий рассвет, притащил на подоконник кучу пустых бутылок и принялся швырять во двор. Не удовлетворившись и этим, Кирияджи сбежал по лестнице вниз и, схватив за грудки вахтенного, лейтенанта внутренних войск, выволок того наружу и заорал, тыча пальцам в осколки стекла: