Господин Бержере в Париже - [54]

— Мне уже приходилось беседовать с ним,— ответил Жозеф Лакрис.— Он действительно очень умен. Эти праведные отцы разбогатели с поразительной быстротой. Они творят много добра в квартале.

— Очень много добра…— подтвердил Анри Леон.— Весь четырехугольный блок домов между манежем, улицей Грандз’Экюри, особняком барона Гольсберга и внешним бульваром принадлежит им. Они терпеливо осуществляют гигантский план. Они поставили себе задачей воздвигнуть в центре Парижа,— в вашем избирательном округе, дорогой мой,— второй Лурд, огромную базилику, которая будет привлекать ежегодно миллионы паломников. А пока что они застраивают свои обширные территории доходными домами.

— Слышал,— ответил Лакрис.

— Я тоже это слышал,— сказал Фремон.— Я знаком с их архитектором. Это Флоримон, необыкновенный человек. Вы знаете, что праведные отцы организуют паломнические экскурсии по Франции и за границу. Флоримон, с нечесаной шевелюрой и девственной бородой, сопровождает пилигримов при посещении соборов. Он стилизует свою наружность под мастера из цеха каменщиков тринадцатого века. Он взирает на башни и звонницы экстатическим взором. Дамам он объясняет строение стрельчатой арки и христианскую символику. Показывает в центральной розетке портала Марию — цветок древа Иесеева. Вперемежку со слезами, вздохами и молитвами он вычисляет коэффициент давления свода на стены. Когда Флоримон приходит в трапезную, где собираются монахи и паломники, его лицо и руки еще серы от пыли старых камней, к которым он прикасался, и свидетельствуют о благочестии этого поденщика католицизма. Его мечта, как он говорит, «принести и свой камень, камень смиренного труженика, для построения нового святилища, которое будет стоять столько же лет, сколько будет стоять мир». И, вернувшись в Париж, он строит тошнотворные здания, доходные дома из дрянной известки и пустотелых кирпичей, жалкие постройки ребровой кладки, которые не продержатся и двадцати лет.

— Но им и незачем держаться двадцать лет,— сказал Анри Леон.— Ведь это и есть те дома в Грандз’Экюри, о которых я вам говорил; они со временем уступят место грандиозной базилике святого Антония со всякими служебными постройками — целому церковному городу, который возникнет здесь через пятнадцать лет. А за пятнадцать лет праведные отцы завладеют всем кварталом, голосовавшим за нашего друга Лакриса.

Госпожа де Бонмон поднялась и взяла под руку графа Давана.

— Вы понимаете… я не люблю расставаться со своими вещами… Выпускать вещи из дому — значит подвергать их риску… Потом не оберешься неприятностей… Но раз этого требуют интересы страны… Родина прежде всего,— вы не откажетесь отобрать с господином Фремоном то, что должно пойти на выставку.

— Все равно,— сказал Жак де Кад, вставая из-за стола,— напрасно, Делион, совершенно напрасно вы не практикуетесь в приеме отца Франсуа.

Кофе пили в маленькой гостиной.

Серебряная Нога, певец-шуан, сел за рояль. Он перед этим присоединил к своему репертуару несколько роялистских песен эпохи Реставрации, рассчитывая стяжать ими изрядный успех в гостиных.

Он запел на мотив «Часового»:

На поле чести пал Баярд-герой,

Сраженный насмерть, полн одушевленья!

Гордясь, что лег костьми за край родной,

Величие души явил он в опьяненье:

«О сколь завиден мой удел!

Венчаюсь я без ропота с могилой;

Пока мой дух не отлетел,

Без страха я служить умел

Монарху, родине и милой».

Шасон дез’Эг, председатель националистского комитета действия, подошел к Жозефу Лакрису.

— Так как же, господин Лакрис, организуем мы что-нибудь четырнадцатого июля?

— Совет не может провоцировать волнений,— с достоинством отвечал Лакрис.— Это не входит в его компетенцию. Но если произойдут внезапные манифестации…

— Время не терпит, опасность растет,— возразил Шасон дез’Эг, которому грозило исключение из клуба и на которого в суд была подана жалоба по обвинению в мошенничестве.— Надо действовать.

— Не нервничайте,— ответил Лакрис.— Мы сильны своей численностью, деньги в наших руках.

— Деньги в наших руках,— задумчиво повторил Шасон дез’Эг.

— Численность и деньги — этого достаточно, чтобы провести выборы,— продолжал Лакрис.— Через двадцать месяцев мы захватим власть и удержим ее за собой на двадцать лет.

— Да, но до тех пор…— вздохнул Шасон дез’Эг, и взгляд его округлившихся глаз с беспокойством устремился в неизвестное будущее.

— До тех пор,— ответил Лакрис,— мы будем обрабатывать провинцию. Мы уже начали.

— Лучше покончить со всем сейчас же,— заявил Шасон дез’Эг тоном глубокого убеждения.— Мы не должны дать возможность этому изменническому правительству дезорганизовать армию и парализовать национальную оборону.

— Безусловно,— подтвердил Жак де Кад.— Следите за тем, что я вам скажу. Мы кричим: «Да здравствует армия!..»

— Ну, конечно,— прервал его Гюстав Делион.

— Дайте досказать. Мы кричим: «Да здравствует армия!» Это наш боевой клич. Но если правительство начнет заменять националистских генералов республиканскими генералами, то мы уже не сможем кричать: «Да здравствует армия!»

— Почему? — спросил Гюстав Делион.

— Потому что это значило бы кричать: «Да здравствует республика!» Кажется, ясно.