Так и дон-Пидду, когда до кого дошли разные росказни, которые распускал фра-Джузеппе, одной ночкой тихонько сбежал, будто молодой, будто ждала его возлюбленная, и сам не знал, что направился накрывать, у себя в доме. На заре он воротился, бледный, как смерть, постарел на сто лет. На этот раз, побег подстерегли, и беглецы, возвращаясь в монастырь, нашли на пороге монаха, который на коленях отмаливал грехи, сотворенные этой ночью. Дон-Пидду сам бросился на колени и на ухо исповедался монаху, плача горькими слезами.
Ах, но что он нашел в своем доме! в каморке дочери, куда не входило солнце!.. Мальчишка выскочил в окно: Марина, бледная, полумертвая, не смея взглянуть, ухватилась за дверь, защищая любовника… У отца замелькали в глазах другие дети, едва живая жена, судьи, жандармы, лужи крови…
– Ты… Ты! – бормотал он.
Она вся дрожала, злодейка, но – ни слова. Вдруг упала на колени, руки сложила, будто на его лице прочла свою смерть… Он схватил себя за волосы и бежал.
Наставник-монах советовал ему вознести скорбь свою к Господу. Он мог-бы еще прибавить:
– Вот что, воссиньориа, когда с бедняками случается такая беда… они молчат, потому что бедны, неграмотны, а душу свою отводить умеют только тем, что идут на галеры…