Господа Помпалинские. Хам - [122]

— Так или этак, — говорили мужики, — он не бедняк, деньги у него водятся! Проработал всю жизнь, как вол, так почему ему и не отдохнуть немного теперь, когда он на старость взял себе молодую жену?

Слушая такие разговоры, парни посмеивались: у них было свое мнение насчет молодости Франки.

— Э, какая она молодая! — говорили они. — Павел — и тот теперь кажется моложе ее!

И в самом деле, всем бросалось в глаза, что прежнее спокойное благодушие Павла сменилось постоянным живым ощущением счастья. Правда, он не утратил своей степенности, но охотнее и больше разговаривал с людьми, и в его взгляде и улыбке всегда светилась тихая радость: потому-то он и казался моложе. Теперь ему можно было дать лет тридцать, не больше. Встретив его как-то одного на берегу, — он набирал воду в ведра, — старая Авдотья остановилась и, подперев подбородок рукой, спросила:

— Ну что, куманек, хорошо тебе теперь? Рад, что женился?

Румяную, черноглазую старушку все в деревне любили и уважали. Была она, правда, любопытна, болтлива, любила совать нос в чужие дела, но зато всегда весела и услужлива, смекалиста и во многих случаях полезна людям. Притом Авдотья ни в чьей помощи не нуждалась, жила у сына, почтенного и зажиточного хозяина. К Павлу она особенно благоволила и в былые годы сильно надоедала ему, постоянно сватая невест. Он тоже любил ее и несколько раз крестил вместе с нею детей у соседей, так что она доводилась ему кумой.

Услышав ее голос, он выпрямился, поставил ведро наземь и с улыбкой ответил:

— Хорошо! Ой, хорошо! Чего хотел, то имею — как же не радоваться?

— Так ты, значит, оттого до сих пор не женился, что хотел такую, как эта? — спросила Авдотья.

— Видно, что так.

— Что же ты раньше молчал? Может, я давно нашла бы тебе такую, — смеялась она.

— Да разве я знал? Я сам не знал, чего хочу и какую мне надо… а теперь, когда нашел, то и узнал.

— Ну, добре, дай бог, чтобы всегда так было! — дружелюбно пожелала ему старуха, но Павел не дал ей договорить. Никогда прежде не случалось, чтобы этот молчаливый человек перебил кого-нибудь. А сейчас сердце его было переполнено и слова просились на язык.

— И знаете, кума, все хорошо: хорошо, что есть с кем словом перемолвиться, есть с кем повеселиться… и уж как хорошо, когда есть у тебя друг на всю жизнь… Но пуще всего я бога благодарю за то, что удалось спасти душу человеческую. — И так же, как Авдотья, подпирая рукой подбородок, задумчиво прибавил: — Душу человеческую спасти от муки на этом свете и от вечной погибели на том… разве это не большое дело? Ох, какое большое!

— А как же! — согласилась Авдотья, хотя по лицу ее видно было, что ей непонятно, о чем речь. — Добре, добре! Дай же боже, чтобы и всегда так было! — повторила она.

Из этих рассуждений о душе она решительно ничего не поняла, но от ее быстрых глаз не укрылось, как посветлело лицо Павла, словно озаренное лунным светом.

— Ну, чудеса! — удивлялась она. — Да тебя, Павлюк, словно подменили! Словно второй раз мать тебя на свет родила!

Вечером Авдотья со смехом рассказывала всем в деревне, как счастлив Павлюк, как доволен женой, как он помолодел.

Прошло немного времени, и односельчане Павла, любопытство которых сперва было сильно возбуждено появлением среди них женщины из совершенно чуждого им мира, убедились, что в доме Павла ничего необыкновенного не происходит. Там было так же тихо, как и прежде, и только на дворе у Козлюков да в саду между обеими хатами часто слышался голос и громкий смех Франки. Она болтала с Ульяной или весело шутила с Данилкой. На улице ее редко можно было встретить, к соседям она и вовсе не ходила и много времени проводила с мужем на реке. Теперь она уже ничуть не боялась воды и, со свойственной ей способностью всем увлекаться, полюбила эти поездки. Если Павлу случалось замешкаться в хате, она хватала его за руку и тащила на улицу, предлагая бежать к реке наперегонки. И всегда прибегала на берег первая, хотя и сильно запыхавшись. Павел был силен и шагал широко, но она, легкая, как перышко, бегала много быстрее его; казалось, она летит по воздуху, не касаясь земли. При этом она раскидывала руки, как крылья, и кричала совсем по-птичьему, резко и звонко. Грести она научилась очень быстро, но долго работать веслами не могла — не хватало сил. Все же они с Павлом часто выплывали на ловлю на двух челноках, соединенных привязанной к ним сетью. Челноки, как неразлучные близнецы, плавно скользили по тихой реке, сеть между ними тяжелела от рыбы, а Франка, медленно загребая воду веслом, с жадным интересом озирала реку и берега. Она приходила к заключению, что рыбачить вдвоем с недавно обретенным мужем гораздо легче и приятнее, чем раздувать самовар, убирать комнаты и гладить чужие платья в тесных и душных кухнях. А так как все, что она чувствовала, почти без участия ее сознания и воли изливалось наружу, то она беспрестанно делилась с Павлом всеми новыми и радостными впечатлениями.

— Вот отдыхаю! — говорила она. — Сижу, как королева, и никаких забот не знаю. Будто меня сызнова мать родила. Будто в раю!

Мир, в котором она очутилась, был для нее действительно совершенно нов. Она только несколько раз за всю жизнь выезжала с хозяевами из города на дачу, да и эти недели никуда не выходила, ничего не видела, кроме дачи и деревьев вокруг. Теперь же глазам ее открывались широкие просторы, картины, полные невиданных доселе подробностей, и все, что ока видела, будило в ней живое любопытство и удивление.