Господа офицеры - [5]

Или сердечные неурядицы? Молва приписывала «королеве» изрядную влюбчивость…

Рядом с Верой, практически не отходя от нее, держался темноволосый молодой мужчина с подбритыми в ниточку усиками. Он кружился вокруг актрисы, точно Луна вокруг Земли, время от времени заговаривал с ней, и тогда досада на лице Веры проступала еще отчетливее.

Никто из гостей Нащокина не знал этого типа. Его лицо с выступающей нижней челюстью выглядело несвежим, помятым, однако читалось на нем чуть презрительное выражение полной и непоколебимой уверенности в своих достоинствах и в своем превосходстве над окружающими.

Гостиная, в которой проходил прием, была обставлена богато и со вкусом. На фигурном паркете располагались ломберные столики и кресла в стиле ампир — прямые линии ножек и спинок, проложенные узкими лентами полированной бронзы, врезанной в мореный дуб. В углу гостиной стоял громадный концертный рояль красного дерева, гордость хозяйки, графини Марии Петровны.

Гости прохаживались по залу, некоторые сидели в креслах, вели оживленные беседы или просто болтали о последних петербургских новостях. Как ни странно, но тема великой войны, которую в составе Антанты вела Россия, в разговорах не затрагивалась, точно по молчаливому уговору.

— …у графа Васильчикова. Они что, друзья?

— Бога побойтесь! У Васильчикова — и друзья?!

— …милая моя! Пусть ваша тетушка обратится к обер-прокурору кассационного департамента Сената. Это мой дальний родственник, деликатный такой, добродушный старичок. Но превосходный юрист с громадным опытом. Я телефонирую ему. Надеюсь, он поможет вашей тетушке. Ведь Аделаида Венедиктовна статс-дама, я не ошибаюсь?

— …как же, третьего дня встретил я графа Андрея в Благородном собрании. Ну, что сказать? Выглядит он неважно, лицо серое, под глазами мешки. Запойное пьянство никого еще до добра не доводило. Э-э, батенька, мало ли что сухой закон военного времени!.. Чтобы граф Андрей да выпивки не нашел?! Он за рюмку горькой до Москвы пешком дойдет.

— …Савушкин купил за сто шестьдесят целковых годовалого жеребца, ахалтекинца. А жеребец возьми да околей! Кто ж его знает от чего, ветеринар только руками разводил. Эх, и ругался же корнет, слушать страшно было!

Два почтенных сановника, сидящие vis-a-vis за ломберным столиком, обсуждали свои планы на приближающееся лето.

— О! Я познакомился с неким помещиком, Ганецкий его фамилия. Отставной майор. И нанял я на лето в его усадьбе под Гатчиной верхний этаж большого каменного дома. Что за прелесть, Алексей Николаевич, если б вы знали! Комнаты громадные, парк дивный, с такими аллеями, каких я никогда не видывал, река, пруд, церковка старинная на пригорке… Алексей Николаевич, голубчик, да неужели вы все лето будете жить в городе? Ай-ай-ай, это даже жутко!

— Дела, князь, дела! Рад бы в дачный рай, так грехи не пускают. Я ведь вот уж как полгода избран в члены попечительского совета Общества взаимного кредита. Это, скажу вам, князь, анафемская работа! Удивительно, сколько в этом Обществе прохвостов и жуликов! Редкостная шайка пройдох, право слово!

— Пустое! Дела делами, а о здоровье тоже не грех подумать, мы с вами, голубчик, уже не юноши.

В гостиную вошел чуть запоздавший к началу приема гость, молодой мужчина, высокий шатен с мускулистой, изящной фигурой. Серые большие глаза выделялись на лице с правильными, благородными чертами. Это был князь Сергей Михайлович Голицын, поручик Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка.

Левая рука поручика висела на черной перевязи, на груди виднелся крест ордена Святого Георгия 4-й степени и медаль «За храбрость». И та и другая награды считались в русской армии очень почетными: их удостаивали лишь за лично совершенный подвиг. Никто не сомневался, что поручик свои награды заслужил не в штабной палатке сидя, а в седле.

Боевой офицер, прибывший на побывку после ранения и вскоре возвращающийся в действующую армию, привлек к себе всеобщее внимание. В его одежде, манерах, выражении лица, во всем внешнем виде чувствовалась спокойная сила и уверенность в себе, сдержанная мужественная энергия. На какое-то время Сергей Голицын затмил даже звезду сегодняшнего вечера, Веру Холодную.

Спустя четверть часа к поручику подошел хозяин дома, граф Александр Николаевич. Нащокины доводились Голицыным отдаленной родней.

— Я слышал, князь, вас на турецкий фронт командируют? — поинтересовался Нащокин.

— Да, я подал рапорт, — вежливо кивнул Сергей.

Александр Николаевич, стараясь не привлекать к их разговору внимания, отвел Голицына чуть в сторону, к роялю:

— С вами побеседовать хотят, князь… Конфиденциально. Если не возражаете — в моем кабинете. Поднимемся на второй этаж…

Кабинет графа поражал воображение своим размером и убранством. Темно-коричневый, отлично натертый дубовый паркет. Высокий потолок со старинной лепниной: не то нимфы, убегающие от сатиров, не то какие другие мифологические персонажи… В центре потолка закреплена небольшая люстра из полированной бронзы. По стенам, обшитым деревянными панелями, — книжные шкафы, в недрах которых золотятся корешки книг. Широкие стрельчатые окна с огромными фрамугами завешены с двух сторон шелковыми портьерами.