Господа гусары, молчать! - [54]

Алена думала, что поняла сразу: обратной дороги нет, все кончено. Но оказалось, эта уверенность была тонкой пленкой, под которой пряталось — что? Надежда? Несмотря ни на что? И вот теперь, после стриптиза, после этого поцелуя Яноша, ее накрыло тяжелое и неумолимое, как могильное плита. Острое и окончательное, как лезвием по венам.

Никогда…

«Каркнул ворон: Nevermore…»

Если не Стас, то какая разница — кто?

Скрипучий лифт, которому, наверно, исполнилось лет двести, поднимался на четвертый этаж медленно, с одышкой. Янош продолжал целовать ее, прижав к стене, руки пробрались под плащ, легли на грудь. Алена отвечала на его поцелуи, тщетно пытаясь найти, нащупать то волшебное, как шепот феи: «Полетели!»

Это был хороший секс. Нет, не так. Это был очень хороший секс. Великолепный. Долгий, бурный, с сумасшедшим оргазмом. Но в нем не было главного. Той черной магии, которая связывала их со Стасом в единое целое еще до того, как он входил в нее. Близость тел, физическое удовольствие, не более того. И тоска потом. Вялая, мутная, похожая на нудный осенний дождь.

Когда на следующий день они с Яношем пришли на занятия вместе, Злата спросила ехидно:

— И что? Стоило столько времени кобениться?

Жить вместе они не планировали, да и ночь вместе проводили далеко не каждую. Все было достаточно спокойно, что Алену вполне устраивало. Боль не проходила, легче не становилось, хотя она научилась с ней жить. Притерпелась. Но однажды ночью, когда Янош был особенно нежным и страстным, вдруг вспомнилось, совершенно некстати, как стояла во дворе дома на Комендантском. Стояла и смотрела на освещенные окна. И думала: хотя бы еще один раз, всего один. И так безумно, до стона, до искусанных в кровь губ, захотелось окунуться в глубину совсем других глаз. Почувствовать ласку других рук и другие поцелуи…

Она сама испугалась этих мыслей.

Нет! Не думать об этом! Этого не будет больше никогда. Nevermore! То, что есть, — то и будет.

На следующий день после занятий они вчетвером собирались сходить куда-нибудь. Посидеть, выпить, потанцевать. Вышли из университета, обсуждая лекцию, и вдруг Алена остановилась, словно увидела призрак. На скамейке сидел Стас.

Сначала она подумала, что ей снова мерещиться. Как в первый месяц после разрыва, когда он чудился ей на каждом шагу. Или как в те несколько дней, когда уезжал куда-то. Черт, да никуда он не уезжал, кувыркался с очередной бабой за деньги. Алена встряхнула головой, но Стас не исчез. Наоборот, встал со скамейки, глядя на нее.

— Али, что случилось? — спросил Янош.

— Боюсь, сегодня вам придется обойтись без меня. Это мой бывший. Не представляю, откуда он взялся и что ему надо, но лучше мне все это выяснить.

— Не самая лучшая идея, — Янош нахмурился.

— Не волнуйся, — она коснулась его руки. — Все будет в порядке.

Она подошла к Стасу и остановилась.

Ну что, напросилась, идиотка? Вот и расхлебывай теперь. Похоже, мироздание прислушивается к твоим просьбам, не особо вникая, насколько это нужно.

Ее разрывало пополам, как газетный лист. Все, что немного улеглось, притупилось, успокоилось, снова взбаламутилось так, что захотелось выплеснуть это в крик, в дикий звериный вой. Она села на скамейку и закрыла глаза, чтобы его не видеть, но это не помогло.

— Алена, — она почувствовала, как он коснулся ее пальцев — робко, неуверенно. И спросила обреченно:

— Что тебе надо, Стас? Зачем ты приехал?

Он молчал, и Алена открыла глаза. Стас смотрел себе под ноги. Потом перевел взгляд на нее.

— Я не знаю. Столько времени искал тебя, представлял, как мы встретимся, думал, что сказать. А сейчас — не знаю. Оправдываться, объяснять что-то? Да нечего объяснять. Что бы я ни сказал, все будет жалко и… не знаю. Все ведь правда. Да, нужны были деньги матери на операцию. Поэтому и стриптиз, и твоя мать — она самая первая была. Можно было как-то по-другому найти. Но взял то, что само в руки шло. А когда она умерла, стало все равно. Стриптиз мне нравился, это у меня хорошо получалось. Остальное — уже по инерции. С тобой… Я согласился только потому, что она все равно нашла бы кого-то другого. И совсем не факт, что у тебя остались бы хорошие воспоминания. Ей же вперло это в голову, я не смог ее переубедить. А потом… кто же знал, что все так сложится. У нас.

— Замолчи! — крикнула Алена, снова тряхнув головой так, как будто хотела избавиться от его слов. — Не хочу ничего слышать. Зачем ты приехал? Я только начала в себя приходить, и теперь все снова. Ты не представляешь, что ты со мной сделал. Господи, как же я тебя ненавижу! Я могу понять то, что ты делал. И стриптиз, и даже проституцию. Мать есть мать, не у всех такая, как у меня. В такой ситуации люди плохо соображают. Так что понять — могу. Но не принять, Стас! И простить не могу. Вранье твое. Или ты думаешь, что умолчание — это не вранье? Господам гусарам приказали молчать, они и молчат себе?

Стас молчал — как господа гусары. Твою мать, долбанные господа гусары!

— Не стоило тебе приезжать, — уже спокойнее сказала Алена. — Просто прими это — ничего больше не будет. Никогда. Я выхожу замуж.

Да, это тоже было вранье, никаких разговоров о будущем у них с Яношем не было. Даже о чувствах. Но какая разница? Со всех сторон одна ложь — так почему она должна стесняться?