Господа, это я! - [33]

Шрифт
Интервал

2-е марта 1913 года отошло в историю, ознаменовавшись четырьмя приговорами Тифлисского окружного суда — приговорами к смертной казни: за участие в вооруженном восстании 1905 года, за организацию 13 июня 1907 года на Эриванской площади экспроприации 250 тысяч рублей из государственного банка, за побег 15 августа 1911 года из Михайловской тюремной больницы, за попытку 24 сентября 1912 года похитить на Коджорском шоссе денежную почту, вследствие чего погибло четыре человека.


Ни один из четырех приговоров не подлежал кассации. Но как раз в те дни отмечалось трехсотлетие царствования дома Романовых, и в связи с этим празднеством по всей стране была объявлена амнистия приговоренным к смертной казни.


И на сей раз он миновал виселицы.

Закрытый экипаж под усиленной охраной вез его из окружного суда в Метех, откуда он уже не сумел сбежать.

Товарищи тщательно готовили побег, подкупили тюремных надзирателей за крупную взятку передали Камо веревку и напильник.

Окно камеры выходило на Бахкальную улицу. На ней, впритык к тюремной стене, была сторожка, а на противоположном тротуаре — чайная. В назначенный день Асатур Кахоян и Арусяк пришли в чайную, уселись на балкончике второго этажа, оттуда хорошо просматривалось зарешеченное окно Камо. Собирался дождь, дождь непременно должен был пойти, потому что он был их единственной надеждой. Они поглядывали на небо и мысленно умоляли его послать дождь. Тогда б сторож скрылся в будочке, и Асатур с Арусяк желтым светом фонарика послали бы сигнал Камо, дескать, можно спускаться. Камо уже перепилил прутья решетки, замазав распилы хлебным мякишем. Дождь не пошел, сторож не вошел в будку, и внизу, в ночной темноте загорелся красный свет, то есть спускаться нельзя, сторож пристрелит на месте.

Через два дня, обходя камеры, начальник тюрьмы обнаружил надпиленную решетку. Камо перевели в камеру смертников.

…Закрытый экипаж громыхал по булыжнику, конский топот эхом отдавался в ушах, укачивая мысли о прошлом и будущем.

Экипаж остановился. «Наверное, доехали». Это был Метех. Здесь он пробудет два года.

«Свергли даря, во главе правительства встал Керенский. Революция победила, но нам нужна была не эта революция. Временное правительство издало указ арестовать Ленина и большевиков, ушедших в подполье. А меньшевики торжествуют, теперь они у кормила власти…

Но мне-то вроде грех жаловаться на свою судьбу и на Временное правительство. Ведь новое правительство многих амнистировало, и меня в том числе. И вот я вышел из Харьковской каторжной тюрьмы…»

В Тифлисе была беспощадная августовская жара.

Он стоял на большом мосту через Куру и, погруженный в свои мысли, рассеянно смотрел на мутную воду. «Сколько лет ты несешься так, река! И все не убываешь. Потому что ты сильная. Не то, что я. Десять — пятнадцать лет я воюю против этих властей, и вот силы мои иссякли. Я превратился в тепличное растение — побледнел, ослаб, кожа да кости остались».

Все на нем было белое: туфли, брюки, легкая, аккуратно выглаженная сорочка. Впалые щеки чисто выбриты, глаза — запавшие, полные грусти. «Куда ты все время так бежишь, река, а?»

Он страшно устал. Не давали покоя боли в желудке. «Нет, я закрываю свои счеты с этим миром. Не выдерживаю больше. Брошусь в Куру и дело с концом». Он не мог собраться с мыслями. Уже полгода на свободе. Съездил в Баку, встретился с Шаумяном, приехал в Тифлис, недолго тут пробыл, подался в Москву, снова приехал в Тифлис. Он не знал, что ему делать, не мог найти себя.

Он выбился из сил.

Угрюмо неслась Кура.

«Надо в Петроград съездить, к Ленину. Только он скажет, как мне быть». И вспомнил Париж, когда он после Метеха не знал, чем заняться. Съездил в Париж, к Ильичу. «Лечить глаз и отдыхать, — сказал Ленин. — Заняться своим здоровьем».

«Нет, как видно, надо будет восстановить силы, а не то вместо того, чтобы с головой кинуться снова в борьбу, ношусь с дурацкой мыслью окунуться в Куру. Мне надо подлечиться. Иначе поступить я не имею права. Джаваир просто молодчина, что уговорила-таки меня, отвела к врачу. Врач сказал, что только лечение восстановит мое пошатнувшееся здоровье».

Здоровье, которое он потерял в огне сражений, психиатрических больницах и тюрьмах. Последним его испытанием был Харьков.


…Харьковская пересыльная каторжная тюрьма. Главный корпус, второе отделение, пятнадцатая камера.

Не будь решеток на окнах, не будь вооруженного конвоя у сторожевой будки и электрических проводов над высокими стенами, здание можно было бы принять за фабрику. И не будь, конечно, согнанных сюда арестантов с разных концов России, в основном уголовников. Если б не все это…

Помощники начальника тюрьмы Лукьяновский и Семеновский, ярые монархисты, гроза политзаключенных, даже не поинтересовавшись, кого именно пригнали по этапу, приняли колонну, сосчитали, сколько «голов», и распорядились:

— Растасовать!

В камере, куда бросили Камо, было человек десять.

— Ты кто будешь? — подошел к нему один из «хозяев» по кличке «Нос», когда он пристроился со своим нехитрым скарбом в камере, — Рецидивист?

— Нет, политический, — чтоб пресечь расспросы, отрезал Камо.


Рекомендуем почитать
Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Говорит Черный Лось

Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Скобелев: исторический портрет

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.


Жизнь-поиск

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».