Гоша Каджи и Алтарь Желаний - [4]

А уж одет как странно. Сапоги очень хорошего фасона, высокие, слегка под старину. Но вот только были они какие-то слегка мохнатые и облезлые, словно сшили их из крысиных шкурок. В сапоги заправлены штаны бледно-синего цвета, очень напоминающие по форме шаровары. Поверх них ярко-красная косоворотка навыпуск, подпоясанная… Не угадали. Не кушаком, а изящной на вид плеткой-трехвосткой с разинутыми змеиными пастями на кончиках.

Гоша остолбенело замер с открытым ртом, вот только слова где-то потерялись по пути.

А существо довольно-таки неуклюже поклонилось, дотронувшись рукой с длинными кривоватыми пальцами до чисто подметенного пола.

— Прохор, — произнесло оно и выпрямилось, взглянув прямо в глаза Гоше. — Домовой Прохор.

Затем он подумал о чем-то своем, почесывая пятерней затылок, и добавил весомо:

— Почитай, годков двести с очень большим гаком верой и правдой служу семье Стрикт. — И тут же продолжил совсем без перехода: — Бабуля тебе записку перед уходом оставила. Вообще-то она ненадолго ушла и не думала, что ты СЕГОДНЯ так рано проснешься. Это уж на всякий случай. А вишь, пригодилась. Вот только куда ж она проклятая девалась?

Домовой поозирался по сторонам, но записка к его удивлению сама не появилась из небытия. Лицо Прохора и до этого не блиставшее красотой еще больше сморщилось озадаченно, намеки бровей нахмурились, а рука чуть ли не по локоть погрузилась в пучину кармана штанов. Через несколько секунд, показавшихся Каджи тягучими, как вареная сгущенка, лицо домового разгладилось. А на тонких губах проявилась хитроватая улыбочка пирата, выхлебывавшего за раз огромную кружку рома тайком от сообщников.

— Вот она где пряталась. Вечно с ними так, с записками этими. Положишь их на стол, а обнаруживаешь потом почему-то в карманах штанов.

Продолжая еще что-то в этом же роде бормотать, он сунул (не сказать что слегка) ошарашенному происходящим Гоше записку в руку. Листок на удивление выглядел абсолютно гладким, словно его только что вырвали из тетради, а не вытащили из штанов. Домовой Прохор тем временем уже мгновенно переключил свое внимание на раковину. Вода там все еще продолжала литься, а вот пара щеток, до этого азартно намывавших посуду, замерли на месте.

— Чего рты раззявили, дурехи?! Первый раз, что ли молодого хозяина увидели? А ну, живо за дело!

Щетки виновато вздрогнули и, явно перешептываясь между собой о чем-то, еще более усердно принялись надраивать до блеска тарелки и бокалы, зависшие под струями воды из крана. Тот тоже оказался совсем необычным. Словно бесстрашный тореадор, дразнящий пышущего пламенем быка, он изящно вращался то в одну, то в другую сторону. И хотя зрелище выглядело изящным, но оно было настолько быстрым, что поток воды успевал постоянно лить сразу на обе щетки.

Радио на своем гвоздике тоже не осталось безучастным к происходящему и сравнительно громко принялось воспроизводить инструментальную пьесу на мотив популярной давным-давно песни группы «Boney M» о Григории Распутине. Только побыстрее, чтобы поспевать в такт движениям крана. Все вместе это выглядело странно, но очень забавно.

Вот только совсем уже ошалевшему Каджи впечатлений хватило через край. И парнишка почти бегом отправился в свою комнату, зажав уши ладонями и тихо приговаривая:

— Все. Дочитался. Домечтался. Сошел с ума. Все…

Повторяя одно и то же по кругу, он все равно смог напоследок услышать, уже переступая порог кухни, как холодильник интересуется непонимающе-обиженным тоном у остальных:

— Так чо, братва, он завтракать не будет что ли, в натуре? Во дела, блин паровозу в топку…

— Нет, Петрусь, не хочет, видать. А может быть, это мы чего-то не так сделали. От радости…

Прохор замолчал, задумавшись. А холодильник раздраженно загудел компрессором, нагнетая в себя побольше холодного воздуха, чтобы остудить вспыхнувшую обиду.

Бабушкина ваза вместе с подставкой предусмотрительно распластались по стене, чтобы освободить дорогу и не прыгать лишний раз в сторону. А когда опасность миновала, осторожно вернулись на прежнее место.

Мальчишка залетел в свою комнату, словно его ошпарили кипятком, и плотно прикрыл за собой дверь. А затем Каджи прижался к ней спиной, будто опасался нападения извне. Вещи стояли на привычных местах, не подавая признаков жизни. И слава всему наилучшему, вроде бы не собирались с ним разговаривать.

Гоша осторожно присел на краешек кровати и обхватил голову руками, взъерошив волосы. Да, он, сколько себя помнил, всегда хотел стать волшебником. Хотя бы на денек, хоть на чуть-чуть. И книга с ее чудесным незабываемым миром только раззадорила детские мечты. Но вот превращение произошло… Или все же он просто сходит с ума, а на самом деле ничего и не произошло? Где же правда? Но в любом случае, он представлял себе получение волшебной силы как-то совсем по-другому. Спокойней и торжественнее что ли.

Парнишка немного успокоился и обвел свой привычный мир взглядом. Все как всегда. Интересно, это хорошо или плохо? Руки Каджи безвольно опустились на колени. И листок с запиской, выскользнув из расслабившихся пальцев, плавно стал спускаться на пол. Но, не успев его коснуться, он опять взмыл вверх и, причудливым образом сложившись и смявшись, приобрел очертания слегка приоткрывшегося рта. А затем листок заговорил. И заговорил голосом бабушки Ники.