Горюч-камень - [8]

С лица обильно катился пот. Но виду не подавали, что устали. Завершив воз, втыкали в него стоймя вилы и с гиканьем трогали с места. Лошади, наевшись вкусной зелени, споро перебирали ногами, но сколько седоки ни хлопали кнутами, бежать рысью не хотели, словно зная, кто сидит на возах.

Выкатив на большак, ребята полностью доверялись лошадям, а сами начинали лущить полные гороховые стручки. Объеденье! Мишка еще и в мешочки стручков наобрывал — бабушка пусть полакомится.

Дорога до бригадного стана длинная, и ребята, наевшись гороха, успевают напеться до хрипоты.

…Пусть их тысячи там,

Нас одиннадцать здесь. —

запевал Петька. А Мишка с Семкой дружно подхватывали бодрую строевую песню, которой научились у бойцов:

Не сдадим мы врагам

Нашу землю и честь…

Помнится, те шли селом в новеньких гимнастерках, с длинными винтовками за спиной — сделали полдневный перевал и ушли за Хомутовский лес, на фронт.

Потом еще много воинских частей проходило через Казачье, одни стояли в селе по неделе, расквартированные по хатам, другие, отдохнув часок, снова строились и уходили. И все — на запад, на запад. Туда же ушел и Мишкин отец. Далеко, наверное, ушел. Посмотрел бы сейчас на Мишку, как он по-мужицки, небрежно держа вожжи, правит лошадью, — похвалил бы. Пусть не вслух, про себя, но похвалил бы, точно. Как-никак, а все же помощником стал в семье… И фронту вот помогают!

Глава четвертая

БОЕВАЯ ОПЕРАЦИЯ

В былые времена Кукуевская мельница, стоящая на отшибе села, славилась на всю округу — нигде так хорошо не мололи жито, как здесь. И приезжали сюда крестьяне на лошадях за тридцать верст. Днем и ночью, в любую погоду гудели жернова, и от их незримого мощного круженья дрожало бревенчатое мельничное строение.

Весело бывало здесь тогда и уютно. То и дело, сворачивая с большой дороги, подъезжали возы, из дверей первого этажа мужики сноровисто таскали на телеги мешки с мукой. Мельник, кряжистый, белый с головы до ног, степенно похаживал у ящиков, куда по деревянным желобам беспрестанно текла мука, и время от времени постукивал гаечным ключом по дубовому столбу: на второй этаж знак давал— засыпай! И там, наверху, бабы, давно уже держащие наготове мешки, дружно спускали зерно в ковши. И жернова принимались еще надсаднее гудеть, сполна получив работу.

А Воргол обрушивал и обрушивал из створа плотины на лопасти приводного колеса маслянистые массы воды. Над колесом, над темным бучилом в туче мельчайших брызг сверкала на солнце радуга…

Но перед самой войной мельница заглохла, обезлюдела. Обветшалое здание не починялось, не латалась прорванная полой водой плотина. А причиной тому была новая, механическая, мельница, построенная колхозом, — в селе появился ток. Видно, посчитали селяне, что накладно содержать вторую мельницу, чинить ее каждую весну.

Не стало больше за плотиной широкого разлива воды, отцвела, угасла навсегда радуга над замершим колесом и над еще более потемневшим бучилом, поросла подорожником дорога — осиротела, опустела Кукуевская мельница.

Одни только рыболовы приходили теперь к мельничному омуту, чтобы на утренней ли, на вечерней ли зорьке посидеть с удочками, подсечь окунька, а то и сома.

Петька слыл заядлым рыболовом, и Кукуевский омут был его любимым местом. Вот и сегодняшний вечер, погожий и тихий, он никак не мог пропустить. Искупавшись для начала на быстрине, смыв с себя пот и дневную усталость от полевой работы, он уселся у омута под лозинкой и размотал удочки.

Ловил Петька «на темную» — без поплавков, так глубинная рыба клюет лучше. Только смотри в оба, не спускай глаз с лески. Опыт у Петьки богатый, и он не сомневался, что к ужину принесет домой если не окуней, то плотвичек. И думал он еще о своих друзьях, с кем вот уже целый месяц работает в поле. Он и не знал, что Мишка, к примеру, так любит лошадей. Когда неделю назад бригадирка хотела было послать его пособить пастухам, а лошадь передать Авдюшке-инвалиду, Мишка так реванул, что тетя Луша еле успокоила его и напрочь отступилась — ладно уж, вози картошку.

Не знал Петька, что таким выносливым окажется Семка, хлипкий с виду, с ручонками, как тыквенные плети. Венька Багор и Сашок Гуля по пять ездок в день делали, а Семка — семь. Думали ребята угнаться за ним, по семь ездок стали делать, а Семка и тут впереди оказался— восемь сделал. Такое у парня самолюбие. Чтобы кто-то обогнал его — да ни за что на свете!

«Хорошие у меня товарищи!» — размышлял Петька. И неизвестно, по какому бы руслу потекли его мысли дальше, если б от мельницы до его слуха не донесся странный звук. Словно что-то тяжелое упало, или кто спрыгнул на дощатый пол. Что это?

И тут, как на грех, задергалась, заокуналась леска у одной удочки. Петька схватил удилище и сделал подсечку, И сразу же ощутил привычное глубинное сопротивление добычи. «Окунь — граммов на четыреста!» — определил Петька и повел леску к берегу. На зазубрик и впрямь попался окунь.

Сняв рыбу и наживив червяка, Петька снова закинул леску. «Что же это стукнуло на мельнице? — не выходило у него из головы. — Сходить, что ли, посмотреть?»

Уже смеркалось, Петька передумал идти на мельницу— темно и одному страшновато немного. И вдруг в проеме окна почудился свет.