Горюч-камень - [10]

— А где-нибудь сейчас и наши отцы лежат в засаде, а может, в разведку пошли, — нарушил затянувшееся молчание Мишка.

— А у меня папка — летчик, он только на самолете летает, да еще… — начал было Венька.

— Ну и что ж, что летчик! Подумаешь, все воюют: и летчики и нелетчики, — оборвал его Петька. Он был явно не в духе, что бойцы не взяли его с собой на ночное задание, о сути которого теперь остается только гадать.

В душе Петька глубоко уверовал, что после удачного боя с диверсантами он и его друзья имеют право на участие и в очередной, на сей раз загадочной, операции.

Время тянулось томительно и долго. Сперва ребята поиграли в ножички — от звезд на кургане было светло— но скоро игра прискучила, и они стали считать проходящие составы. Ночь хоть и была безветренная, однако под рубахами холодило, и все начали поеживаться.

— Костер бы разжечь, — тихо сказал Семка.

— А по шее не хочешь? — пресек Петька его невинное, но такое неуместное сейчас желание.

— Тише, ребята! — приподнялся вдруг с травы Мишка. — Слышите?

В отдалении вырастал тягучий, монотонный гул — так гудят немецкие самолеты.

— Летят!

Гул приближался, становился зловещим. «Юнкерсы» шли на большой высоте. Казалось, они идут мимо, в глубокий тыл и здесь их ровным счетом ничего не интересует.

— Эх, что же прожектора-то зевают! — в досаде хлопнул себя по колену Петька.

И зенитки молчат! — подхватил Мишка. — Может, думают, что это наши?

И в этот миг вдалеке от моста, у каменного карьера, в небо одна за другой взлетели две зеленые ракеты, а вслед за ними — красная.

Ребята недоуменно переглянулись.

Самолеты развернулись на сигнал и стали быстро снижаться.

У каменного карьера ракеты снова взметнулись, озарив окрестность мертвенным светом, в той же очередности— две зеленые и одна красная.

И тут до слуха донесся жуткий, резко нарастающий вой сброшенных бомб.

Затем сильные взрывы так сотрясли землю, что ребята в испуге уткнулись лицом в траву. Грохоту, казалось, не будет конца…

Мгновенно он утих, и ребята оторвали головы от земли. Самолеты еле угадывались в небе, от грохота бомб их гул стал тихим и не таким зловещим.

Прожекторы, как и зенитки, по-прежнему помалкивали, Но ребятам все было ясно — немецкие летчики мост не обнаружили и бомбили пустой каменный карьер.

В это время снова взметнулись ракеты, и самолеты пошли на разворот. Через минуту опять завыли бомбы и воздух качнулся от грянувших взрывов, упруго толкнул ребят в траву…

Глава пятая

ТЫ НЕ ОДИНОК, ВЕНЬКА!

До села докатилась тревожная весть: части Красной Армии оставили Орел. Линия фронта грозно подвигалась к Казачьему.

Женщины, уехавшие на рытье окопов, среди которых была и Мишкина мать, до сих пор не вернулись домой. Говорили, что их «отрезал фронт» и они оказались в тылу у немцев. Мишка смутно представлял себе, как это их отрезал фронт, а по матери часто скучал.

Почтальон Танюха все чаще стала приносить в дома похоронки, и женщины, завидев ее, понуро идущую по проулку, с нарастающей боязнью думали: к кому же сегодня? Господи, пронеси!

Пришла похоронка и Венькиной матери: смертью храбрых пал под Воронежем отец Веньки. Погиб в неравной схватке с «мессершмиттами». Ребята только что приехали с поля на колхозный двор и начали распрягать лошадей, когда к ним подошел кладовщик дед Веденей. Он положил на белобрысую голову Веньки сухонькую ладонь и сказал, как-то неестественно глядя вбок:

— Ты, Вениамин, подь-ка скореича домой, мать надобно успокоить…

— Чегой-то? — насторожился Венька.

— Плачет Федосья — отца твоего… на фронте…

Понял Венька, и все внутри его как-то оборвалось, опустилось куда-то, в глазах запорхали мурашки.

— Иди, иди, Вениамин! Ты теперь за большого в семье, кроме тебя не на кого Федосье опереться. Я распрягу, ступай.

Еле сдвинулся с места Венька, пошел, сгорбленный, придавленный неожиданно свалившимся горем, ни дать ни взять — маленький мужичок…

— Ребя, надо бы Веньке помочь, — несмело проронил Семка. — Пойдемте сейчас все к нему, может, что по дому требуется приделать.

Молчаливым согласием ответили ему друзья, враз притихшие и посуровевшие.

…Мишкина бабушка заохала, захлопотала, лишь внук ступил на порог.

— Что, баушк, аль и нам принесли? — испугался тот.

— Бог пока миловал, касатик. А Федосью-то Багрову не обошел горем, каково-то ей. И наш ни одного письмеца не прислал.

— Не до писем ему там, — успокоил ее, а больше себя, Мишка и пошел на крыльцо умываться.

Вечером он рано лег спать — сморила усталость, даже в горницу к постояльцу не наведался. Последнее время он часто разговаривал с солдатом. Ляжет с ним рядом, прикорнет к сильному плечу и так-то покойно и хорошо на душе.

— Главное, чтоб человек не переставал мечтать, — говорит Начинкин. — Мечтаешь — значит, к цели тянешься, живешь — значит, не коптишь, как головешка. Перестал мечтать — пиши пропало, начал медленно умирать. Запомни, Миша, это раз навсегда. В трудное время люди мечтают еще больше.

— А ты о чем мечтаешь, дядя Лень?

— Перво-наперво немца скорей прогнать с нашей земли — много горя он народу принес. А потом, когда немца прогоним, — пойду учиться. Стану, как отец, горновым на заводе. Он меня уже было начал приучать к доменному делу, прочил себе на замену. По вечерам я еще в радиокружок ходил. А тут вдруг — война…