Горящий рукав - [7]

Эта первая в жизни похвала оглушает, качает меня. Как будто через какое- то долгое время я выныриваю, вижу улицу, слышу гвалт друзей, уже возбужденных чем-то совсем другим. Слегка приотстав, я их догоняю, подпрыгивая. Был ли в моей жизни более счастливый момент?

До этого не было!

Свое счастье я прячу глубоко. А сейчас с удвоенной добросовестностью включаюсь в общее обсуждение совсем других дел.

Невский отгорожен грузовиками и милицией, туда не пройти и не увидеть праздничный военный парад. Надо – быстро и четко решаем мы – идти в обход, к Летнему саду. После Дворцовой, знаем мы, военный парад пойдет по набережной, и сквозь решетку Летнего сада можно будет увидеть его. По улице Пестеля мы подходим к Летнему саду – там толпа идет быстро, почти бежит. Радостно передается – оцепление перед Летним садом на минуту ушло, скоро там появится смена караула

– а сейчас, еще несколько минут, можно прорваться. Толкаясь, люди втекают в аллеи. Какой-то крепыш в шляпе отталкивает локтем Юру и убегает дальше к решетке Летнего сада, за которой уже грохочет по набережной техника.

– Шляпа в шляпе вырвалась вперед, – насмешливо произносит Юра.

Мы смеемся и вдруг замираем. Бег крепыша меняется, ноги его двигаются все медленней, и вот он останавливается и оборачивается. И медленно идет к нам.

– Бежим! – кричит Сережка Архиереев, и мы кидаемся врассыпную… но потом останавливаемся, смотрим назад.

Юра не двинулся с места – стоит и ждет, когда крепыш приблизится.

"Вот так, – с замиранием понимаю я, – надо уметь отвечать за свои слова… особенно если сказал их не просто так!"

Крепыш приближается. Мы сгрудились постепенно за Юриной спиной… но не очень близко. Настолько близко, насколько хватило нам смелости.

Крепыш разглядывает Юру. Мимо к решетке несется радостная толпа – драгоценное время ограничено.

– Это ты… про шляпу сказал? – зловеще произносит обиженный.

Можно еще отречься, слукавить!

– Да! – произносит Юра. Потом спокойно добавляет: – Извини.

Люди, подбегая к решетке, залезают на мраморные тумбы… скоро там не будет мест! Крепыш, чуть помедлив, тычет Юре в зубы не очень крепко сжатым кулаком и, развернувшись, мчится к решетке. Да, за слова, тем более меткие, иногда приходится отвечать! – это и я чувствую, вместе с Юрой. Мы стоим молча. Юра вынимает аккуратно сложенный платок. Вытирает губы. Пауза. Потом Юра поворачивается, улыбается. Да – приходится отвечать. Но никакой в этом нет трагедии!

Может быть, это торжество.

– Ну что стоите, как засватанные? Вперед!

Вот так вот! Мы радостно мчимся к кованой чугунной решетке. И успеваем еще влезть на тумбы – правда, по несколько человек на одну.

Тяжелая гусеничная техника грохочет по брусчатке так, что невозможно ни сказать, ни услышать. Мы только обмениваемся восторженными взглядами, поднимаем пальцы. И наконец грохот обрывается. Тишина давит на уши. Какие-то искушенные люди (среди них "шляпа в шляпе") утверждают, что скоро должна пойти тут еще одна колонна. Напрасно повисев еще полчаса, люди отцепляются, спрыгивают, идут. Парень в шляпе снова почти прижат толпой к нам, но Юра спокоен, – не ускоряясь, но и не замедляясь, идет себе.

– Ничего серьезного не показали, – кидает нам небрежно Юра. И мы наперебой восторженно соглашаемся.

– Это точно, – примирительно произносит и "шляпа в шляпе".

Вот таким вот, как Юра, надо быть, спокойным и твердым, вот так вот переносить удары!

Ночью вдруг выпадает глухой обильный снег и все под собой хоронит.

Наутро я выхожу в пушистый двор. От вчерашнего не осталось ничего, только зыбкие воспоминания. Но и они скоро растают, как первый снег.

Надо что-то еще сделать, как-то закрепить ускользающее… а то так и не останется от жизни ничего. Но что можно сделать тут? Все участники – они же свидетели вчерашнего праздника – задавлены этим мрачным снегопадом с темного неба, угрюмо сидят дома, куксятся. И что могу сделать я?

Небо закрыто высокой кирпичной стеной. Каждый год, когда выпадал мягкий липкий снег, мы кидали снежки в эту "поднебесную" стену, пытаясь перебросить через нее, смутно чувствуя, что тогда вместе со снежным комочком попадем в какое-то другое место, в другую жизнь.

Сначала мы добрасывали лишь до половины стены. Потом снежные нашлепки стали восходить повыше – до победы не хватало двадцати кирпичей… пятнадцати… десяти!

Уже больно было, замахиваясь, закидывать руку назад. Пальцы почти превратились в сосульки – но я все кидал и кидал. Нужно победить эту белую липкость, порвать ее, доказать свою власть над ней – иначе она тебя задавит, сейчас и навсегда! Два кирпича до гребня! Один!

Звонкий удар в жестяной бордюр на самом верху. И снова – целых пять кирпичей вниз. Стемнело – а я все кидал и кидал! И вот – снежок, перевалив таинственную границу, беззвучно исчез там! Вот теперь – да. Я постоял, запоминая эту минуту. Потом засунул под пальто обледеневшие руки и побежал домой.

ПЕРВЫЕ СТРОКИ

Сладки грезы – но горька жизнь. Кто в юные годы не бредил в рифму – но резкий встречный ветер рвет все на куски и уносит, как паровозный дым.

К тому же появляются практические соображения: оказывается – можно писать стихи не о вымышленной любви к несуществующей девице, а о конкретных школьных делах – и сразу стать, в обгон всех, школьной знаменитостью, баловнем начальства!