Горящий рукав - [19]

– Как ты нашел нас?

– По запаху!

И понеслось!

– Ну как же ты так? – вытаскивая его в очередной раз, огорчался я.

– Конечно, правду никто не любит! – сплевывая кровь (или зубы), гордо говорил он, явно считая, что он служит чему-то высокому.

Когда у нас в стране начались бурные события, я нетерпеливо ждал его появления в роли дерзкого журналиста или бесстрашного депутата – причем с любой стороны. Ему-то какая разница, с какой стороны резать правду-матку, лишь бы резать ее! Но не дождался. Увы! Почему-то близкие знакомые никогда не становятся знаменитостями. Но дело его живет.

– Куда вы нас посадите? – радостно спросил я официанта, входя в кафе.

– Только на кол! – с явным наслаждением произнес он.

Я сначала подумал, что, может, ослышался, может, он "на пол" сказал?

Но он был так горд, что явно сажал опостылевших посетителей именно на кол! И таких героев полно, и главное – они чувствуют себя правыми, почти святыми! Как говаривал тот мой друг: "А если он не поверит, что я хороший человек, я так ему будку начищу – не забудет вовек!" Еще он говорил гордо: "Да, жизнь не балует меня!" А за что же ей, жизни, баловать таких, если они сами ее дубасят? Люди, уверен я, делятся не только на классы и нации, но – на слышащих и неслышащих. И неслышащие ненавидят слышащих: чему это там улыбаются они? И при чем тут политическая обстановка, да и цены, в конце концов? Ведь в раю, говорят, нет материальной заинтересованности и политики нет – ничего нет, кроме самого рая. И рай этот вовсе не за океаном, а у тебя во рту, и скрывается за одним легким поворотом языка. Скажи собеседнику своему вместо официального ледяного слова

"товарищ" шутливое "товарышш" – и вы оба в раю, хоть и ненадолго. А почему, собственно, ненадолго? Ведь у нас, слава богу, хватает букв.

Но нынче, увы, бушует тезис: "Вот будет человеческая жизнь – тогда по-человечески и заговорим". Как будто Шаляпин запел лишь тогда, когда стал миллионером! На самом деле – все наоборот. И научить этому людей – чем не счастье для писателя?

Придумав в самые глухие времена повесть "Жизнь удалась!" и написав ее, я, думаю, сделал свое главное дело. Герой, отчаявшись, уходит из дома отдыха ночью и на пруду проваливается сквозь лед. Это узнают друзья, и ночью они собираются на берегу пруда в сторожке, бывшей часовне, и вспоминают их нелегкую, но в общем-то веселую жизнь.

Восходит солнце. Они смотрят на лед. Да – вот тот черный страшный провал, унесший жизнь их товарища. И вдруг из этой "проруби" вылетает, трепыхаясь, живой лещ и падает друзьям под ноги. Какая сила могла выкинуть его? На краю льда появляется локоть, потом голова – и вылезает их друг. Живой, и главное – абсолютно сухой!

Оказывается – воду из пруда давно откачали. А остался лишь один лед, и наш друг, прекрасно под ним выспавшись, вылез к друзьям. Тонуть нет смысла, если нет воды – но многие тонут даже без нее!

Потом название "Жизнь удалась!" широко расхищалось. Появилось даже такое блюдо, а затем и такой плакат – черной икрой по красной там написано "Жизнь удалась!". Все попытки мои срубить под это дело хотя бы икры мойвы, чтобы ею расписаться под моими словами, не увенчались ничем. Все умело запутано, как это принято в сфере бизнеса. Ну что же: мне плохо – зато моим словам хорошо. А это и есть главное для писателя.

НАДО ЗНАТЬ МЕСТА

Да, были они, эти места, иначе не выдержал бы я жизни, замерз бы. Но сразу же, как кот, я научился находить теплые местечки, где почему-то хорошо. Еще Казань с ее таинственными оврагами, где жили татары в низких хижинах, намагнитила меня. Потом – дом на Саперном с его чердаками и крышами, которые я исследовал, как неизведанную страну. Пустынные улицы Преображенского полка, где я учился ловить прелесть жизни. Уже в детстве понимал я, что если не будешь стараться чувствовать и ловить ее – пройдешь всю жизнь наугад, невпопад, бессмысленно. Лови! Помню, как однажды я долго стоял на углу Баскова переулка, освещенном рябым теплым отблеском солнца от низких стекол, и улавливал, куда мне счастливее будет повернуть – налево или направо. Понял – именно сейчас надо это определить и запомнить, что всегда надо поворачивать к счастью. Ловил тончайшие запахи, настроения, дуновения, и повернул направо, где тогда, в начале пятидесятых, был в низочке на углу магазин с магическим названием "Фураж" и на асфальте перед ним всегда дымились свежие, еще теплые, с торчащими из них травинками, зелено-желтые "конские яблоки". Я шел туда. Чтобы зайти в сам магазин, я и не помышлял, Это было бы слишком большим счастьем. Или – разочарованием? Такую опасность я тоже уже чувствовал и обходил ее. Тем более что дальше путь был еще слаще. Почему-то самое большое, необъяснимое и потому самое непоколебимое счастье мне доставляют загадочно пустые улицы, освещенные солнцем. Почему они так вдруг пусты? Мерещится какая-то глубокая тайна – конец света, появление твое здесь разведчиком из другой жизни, когда жизнь здесь уже прервалась? Таких слов я, конечно, тогда не знал. Поэтому так я оцепенел, натолкнувшись вдруг через много лет в книге гения на строчки про это. Все-то они, гении, уже почувствовали и описали!