Горящий человек - [16]

Сулиса сотрясала такая дрожь, что ему пришлось отступить от огня, и он едва не упал. Никто не шелохнулся, кроме человека в огне, который проводил Сулиса своим пустым темным взором.

Я поняла, что тоже плачу, и тихо вытерла слезы. Страдания отчима были мне как нож острый, но этому сопутствовал гнев. И это все? Значит, вот для чего он бросил мою мать в одиночестве, а теперь губит собственную жизнь? Чтобы познать непознаваемое?

Долгое время все молчали, словно камни вокруг нас, и наконец Хакатри произнес:

— Вы, смертные, вечно мучите себя попусту. — Он моргнул, и лицо его при этом стало таким странным, что я отвернулась и не сразу вникла в смысл его слов. — А пуще всего вы мучитесь, когда задаете себе вопросы, на которые ответа нет.

— Как так — нет? — все еще дрожа, вставил Сулис. — Как это возможно?

Человек в огне вскинул свои длиннопалые руки — жестом умиротворения, как я догадывалась.

— Возможно. Дела смертных неведомы зидайям — ведь и вы ничего не можете знать о наших Садах и о том, куда мы уходим, когда покидаем это место. Послушай меня, смертный. Даже если ваш мессия в самом деле был из Детей Рассвета, почему это не могло произойти по воле вашего Бога? И разве это делает слова вашего Спасителя менее правдивыми? — Хакатри покачал головой с чуждой, нечеловеческой грацией озерной птицы.

— Ты просто скажи мне — из ваших Узирес или нет, — хрипло сказал отчим. Избавь меня от своей философии и скажи прямо! Ибо я тоже горю! Я долгие годы не могу избавиться от этой боли!

Крик Сулиса прокатился по залу, и ситх в своем кольце черного пламени как будто впервые увидел его по-настоящему. Когда он заговорил, его голос был полон печали.

— Мы, задийи, мало что знаем о ваших делах, и есть среди нас такие, что откололись от других, — о них мы тоже Не знаем. Я не думал, что ваш Узирес Эдон был из Детей Рассвета, но большего я не могу сказать тебе, смертный, да и никто из нас не сможет. — Он снова поднял руки, переплетя пальцы странным, непонятным образом. — Мне жаль, но это так.

Дрожь сотрясла тело Хакатри — быть может, это вернулась боль от ожогов, которая почему-то не так мучила его, пока он слушал Сулиса. Отчим, не дожидаясь, что будет дальше, бросился к колдовскому костру и раскидал его ногой, подняв тучу искр, а после пал на колени и закрыл лицо руками.

Явившийся в пламени исчез.

После показавшегося бесконечным молчания колдунья заговорила:

— Так как же, Сулис, выполнишь ты теперь наш уговор? Ты сказал, что освободишь меня, если я приведу тебя к одному из бессмертных. — Она говорила ровно, но с мягкостью, удивившей меня.

Отчим ответил невнятно, махнув рукой:

— Сними с нее цепи, Аваллес. Мне больше ничего от нее не нужно.

Посреди унылой пустыни горя я испытала миг острого счастья, видя, что все — колдунья, мой любимый, даже мой страдалец отчим — пережили эту ночь, несмотря на дурные предчувствия. Аваллес отмыкал оковы колдуньи, и руки у него так тряслись, что он едва удерживал ключ. Я мечтала, что отчим оправится от своего недуга, и вознаградит моего Телларина за храбрость и верность, и мы с любимым поселимся где-нибудь подальше от этого населенного призраками, обдуваемого ветром мыса.

Внезапно отчим испустил пронзительный крик и повалился ничком, содрогаясь от рыданий. Этот припадок горя у сурового, сдержанного Сулиса почему-то испугал меня больше, чем все, что я видела за эту длинную, страшную ночь.

Когда его крик достиг высот громадного зала и теневое дерево зашелестело, другое привлекло мое внимание. Двое боролись там, где только что стояла Валада. Сначала я подумала, что это схватились колдунья и Аваллес, но нет: Валада отошла и следила за боем, удивленно раскрыв блестящие глаза. Это Телларин с Аваллесом дрались, бросив свои факелы. Оцепенев от изумления, я смотрела, как они катаются по полу. Взвился и упал кинжал, и короткий бой завершился.

— Телларин! — закричала я и бросилась вперед.

Он стоял, отряхивая одежду от пыли и вытаращив на меня глаза. Острие его ножа стало черным от крови, а сам он остолбенел — то ил от страха, то ли от удивления.

— Бреда? Что ты здесь делаешь?

— Почему он напал на тебя? — вскричала я. Аваллес лежал, скрючившись в черной луже. — Он ведь был твоим другом!

Телларин молча поцеловал меня и подошел к Сулису, который все еще корчился на полу в приступе горя. Уперся коленом в спину моего отчима, схватил его за волосы и запрокинул кверху залитое слезами лицо.

— Я не хотел убивать Аваллеса, — пояснил мой солдат то ли мне, то ли Сулису. — Но он сам захотел пойти, боясь, что иначе любимцем его дяди стану я. Жаль, что так случилось. Это тебя я хочу убить, Сулис, и я долго ждал подходящего случая.

Отчим, несмотря на крайне неудобную позу, усмехнулся плотно стиснутыми зубами:

— Который из Санселланов послал тебя?

— Какая разница? В Наббане у тебя врагов больше, чем ты способен сосчитать, Сулис Отступник. Ты еретик и схизматик, и ты опасен. Тебе следовало бы знать, что тебе не позволяет создать свой оплот здесь, в этой глуши.

— Я пришел сюда не затем, чтобы создать оплот, — проворчал отчим. — Я пришел, чтобы найти ответ на свои вопросы.