Горящие огни - [27]
Толкаю тяжелую входную дверь. Перед глазами раскидывается, как поднебесье, заснеженная дорога. Мороз щиплет ноздри. Мелкий снежок порхает легкими хлопьями.
Я упиваюсь свежим воздухом. На улице тишина - можно подумать, все голоса засыпало снегом.
Зябко дрожат язычки огня в окутанных белой пеленой фонарях. По одной стороне выстроились в ряд извозчики, похожие на снежные пригорки. Как только дышат уткнувшиеся в промокшие торбы лошади? Может, они уже неживые? Под ногами редких прохожих скрипит снег.
Я выхожу на середину улицы и бегу со всех ног. Вдалеке виден большой освещенный двор. И двухэтажный дом. За окнами длинная анфилада - парадные залы.
Здесь каждый вечер справляют свадьбу. Снаружи кажется, что весь дом состоит из одной-единственной огромной комнаты. Пара похожих на чудищ лепных колонн поддерживают балкон.
Наверняка там и сегодня свадьба. Интересно чья? Снег повалил гуще. Иногда с верхушки фонаря срывается и падает под ноги целый пласт.
Послышались шаги. Кто это идет? Оглядываюсь по сторонам. Какие-то люди выходят из решетчатых ворот.
Двое мужчин, как тушу, волокут на плечах огромный медный сифон. Они идут прямо на меня. В лицо мне ударяет струйка газированной воды. Я отскакиваю. Что делать: смеяться или плакать?
- Не трогайте меня! Я вам ничего не сделала!
- Вот смешная девчонка! Любит гулять на свадьбах и купаться в сельтерской воде! - гогочут те двое.
Туда-сюда снуют официанты, один тащит еще теплый духовитый пирог, другой - посудину, в которой плещутся соленые огурцы, третий - блюдо с печеньем.
Волокут столы: отдельно широкие доски, отдельно подставки.
- Что вы несете?
- А я знаю? Тут всего полно: булочки, фаршированная рыба - что угодно!
Посторонившись, даю им пройти. Навстречу широко распахиваются двери. По стенам расставлены стулья. В одном углу пальмы в кадках - зимний садик. Под сенью их зеленых листьев, как трон, возвышается кресло. На полу расстелен ковер. Почетное место пока пусто. Кто та новобрачная, что займет его сегодня? Их было много, и каждая млела от волнения и страха.
Любой другой стул можно взять и переставить, но этот роскошный трон со свалявшейся подушкой на сиденье ждет ее одну - подобную свету в ночи белоснежную невесту.
Едва она входит, кресло пробуждается, оживает. Лепные головки на спинке наклоняются к ней.
Если невеста вздыхает, кресло стонет. Если принимается плакать, обнимает ее своими ручками. Так что, какой бы ни была невеста красавица или дурнушка, здесь, в этих объятиях, прольет она слезы и облегчит душу.
Завтрашней новобрачной невдомек будут слезы сегодняшней. Она ничего не видит, идет к креслу, потупив глаза, садится. Над ней расправляют белую фату, и она замирает, как под распростертыми крыльями, готовая взлететь в иной мир.
Но где же невеста? Высокое кресло пустует. И все обходят его с какой-то опаской.
- Хоть бы скорее началось и удачно бы все прошло! А то замешкались сегодня!
- Да что вы говорите! Невеста такая прелесть! Благослови ее Боже!
- Аминь.
Перешептываются женщины, с трудом дыша в накрахмаленных платьях.
Что же она не идет?
Наверное, задержалась дома. Черные волосы уже расчесаны, заплетены в косы, уложены короной, и теперь ей надевают фату. Женские руки - белые молодые и старые с набухшими венами - витают над ее головой.
- Дайте шпильку. Есть у вас?
- Манечка, ты образованная! Ты лучше сумеешь приладить фату!
Какая она, невеста? Невеста - это, прежде всего, длинное белое платье, которое струится, точно жизнь на земле. И воздушный, прозрачный шлейф. За ним, как за стеклом, она кажется далекой-далекой.
Может быть, сейчас она едет по темным улицам. Фата развевается над узкими санями и сливается с синеватым снегом. Рядом с нею старая мать. Держится за нее, будто не хочет выпускать из рук свое сокровище.
Разве она сама не была когда-то невестой, такой же белой и юной?
Катятся, катятся сани.
- Не холодно тебе, дочка? Смотри не простудись!
Я уже замерзаю. Вдруг внутри за окнами взметнулась волна, будто ветер раздул шелковое платье. Неужели я пропустила невесту?
Таращусь, как могу. Ах, это официанты расстилают белые скатерти. И они с шелестом опускаются на длинные столы, ниспадают складками до полу, закрывая темный паркет. Смеются, суетятся, бегают взад-вперед лакеи. Звенят вилки, ножи, тарелки.
- Фаршированная рыба! Дорогу! - выпевает субтильный человечек, сам юркий, как рыбка. На его блюде серебрится глянцевый хвост.
- А у меня печеночный паштет!
- Дайте местечко для телячьего холодца!
Вокруг меня толкутся слуги и гости - они уже собираются. Ступеньки беспрерывно скрипят под ногами. Женщины, проходя мимо, обдают запахом крепких духов. Я пробираюсь между ними. Бегом спускаюсь к порогу. Буду дожидаться невесту здесь. Чтобы увидеть, как она выходит из саней. Стою, затаившись в уголке.
Входят незнакомые люди и стряхивают на меня снег со своих шуб. Белые бороды снова чернеют.
У меня под ногами лужица растаявшего снега. Вот к подъезду с балконом приближаются сани.
- Невеста едет?
Из саней выскакивают две девочки с замерзшими красными носами. Скидывают теплые платки. Под ними голые руки и плечи. Блестят и переливаются розово-голубые платья.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.