Горящая земля - [29]

Те датчане, что больше всех рвались в битву, уже переправились через реку и строились, чтобы атаковать холм. У них ушло некоторое время на то, чтобы понять, что на дальнем берегу реки началась ужасная бойня.

— Это было все равно что убивать поросят, — позже сказал мне Стеапа. — Много визга и крови.

Всадники врезались в датчан.

Стеапа возглавлял гвардейцев Альфреда, моих оставшихся людей и закаленных в битве воинов из Вилтунскира и Суморсэта. Они жаждали боя, скакали на хороших лошадях, были вооружены лучшим оружием, и их атака учинила хаос.

Датчане, не в силах построиться «стеной щитов», попытались бежать, но единственное безопасное место — по ту сторону брода, а брод перекрыли люди, ожидавшие переправы. Поэтому паникующие датчане громили своих же, лишив себя последнего шанса составить «стену щитов», а воины Стеапы, огромные всадники, секли, полосовали и кололи, прорубая себе путь через толпу.

Все новые саксы появлялись из леса, чтобы присоединиться к битве. Лошади ступали по бабки в крови, мечи и топоры крушили и резали все на своем пути.

Альфред выдержал скачку, несмотря на боль, которую причиняло ему пребывание в седле, и наблюдал за происходящим от края леса, в то время как священники и монахи возносили хвалы своему Богу за истребление язычников, которые сделали красными заливные луга на южном берегу реки Уэй.

Эдуард сражался вместе со Стеапой. Он был хрупким молодым человеком, но после боя Стеапа был полон гордости за него.

— Он храбр, — сказал мне Стеапа.

— Он владеет искусством меча?

— Он быстро орудует запястьем, — одобрительно проговорил Стеапа.

Этельред раньше Стеапы понял, что рано или поздно всадников остановит простой напор тел, и уговорил олдермена Этельнота из Суморсэта спешить сотню его людей и построить их «стеной щитов».

Эта «стена» неуклонно двигалась вперед, и чем больше коней саксов погибали или получали раны, тем больше людей присоединялось к «стене щитов». Она шла вперед, как ряд жнецов с серпами в руках. Датчане гибли сотнями. На южном берегу, под высоким солнцем, бушевала резня, и враги ни разу не сумели построиться и дать отпор. Они умирали, или пересекали реку, или попадали в плен.

Однако около половины войска Харальда преодолело брод, и эти люди были готовы к бою. Даже когда позади них началась резня, они двинулись на холм, чтобы нас убить.

Появился и сам Харальд; слуга вел за ним вьючную лошадь. Харальд выступил на несколько шагов из своей удлиняющейся «стены щитов», чтобы убедиться — мы видим ритуал, с помощью которого он пугал врагов. Он встал к нам лицом, огромный, в плаще и кольчуге, и раскинул руки, как будто его распяли. В правой руке он держал массивный боевой топор. Взревев, что мы будем кормить собой склизких червей смерти, он убил лошадь топором. Для этого ему потребовался всего один удар, и животное еще дергалось в предсмертных судорогах, когда он вскрыл лошадиный живот и сунул свою непокрытую голову в кровавые внутренности.

Мои люди молча наблюдали за этим. Харальд, не обращая внимания на бьющие копыта, подержал голову глубоко в лошадином брюхе, потом встал и повернулся, чтобы показать окровавленное лицо, пропитанные кровью волосы и густую бороду, с которой капала кровь.

Харальд Кровавые Волосы был готов к битве.

— Тор! — прокричал он, запрокинув лицо и воздев топор к небу. — Тор! — Он указал топором на нас. — Теперь мы убьем вас всех! — завопил он.

Слуга принес ему огромный щит с нарисованным на нем топором.

Я не уверен, что Харальд знал, что случилось на дальнем берегу реки — этот берег скрывали от него дома Феарнхэмма. Он, должно быть, знал, что саксы атакуют с тыла; вообще-то он должен был все утро получать донесения о битве. Как рассказал мне Стеапа, преследующие саксы то и дело встречались с отставшими датчанами на дороге, идущей от Эскенгама, но внимание Харальда было сосредоточено на холма Феарнхэмма, где, как он считал, угодил в ловушку Альфред. Он мог проиграть битву на южном берегу и все-таки выиграть королевство на северном берегу. Поэтому он повел своих людей вперед.

Я собирался позволить датчанам атаковать нас, надеясь, что древний земляной вал даст нам дополнительную защиту, но, когда строй Харальда двинулся вперед с оглушительным ревом ярости, я увидел, насколько они уязвимы. Харальд, может, и не сознавал, какая беда обрушилась на его людей на другом берегу реки, но многие его воины поворачивались, пытаясь разглядеть, что же там происходит, а люди, опасающиеся нападения с тыла, не будут сражаться со всем рвением. Это мы должны были их атаковать.

Я вложил в ножны Вздох Змея и вытащил Осиное Жало, свой короткий меч.

— «Свиная голова! — закричал я. — Свиная голова»!

Мои люди поняли, чего я хочу.

Они заучивали это сотни раз, прежде чем попытались выполнить маневр на практике, но теперь часы практики окупились сполна, когда я повел их с земляного вала и через ров.

«Свиная голова» — это люди, построившиеся клином, человеческий наконечник копья, и я не знал более быстрого способа сломать «стену щитов». Я шел впереди, хотя Финан пытался оттеснить меня в сторону.

Датчане замедлили шаг; возможно, их удивило, что мы покинули вал, а может, они, наконец, поняли, что мышеловка захлопнулась. Единственным способом выбраться из ловушки было уничтожить нас. Харальд знал это и проревел приказ атаковать холм. Я же кричал своим людям, чтобы они неслись по склону вниз.