Горячий шоколад на троих - [28]

Как только матушка Елена это поняла, она окончательно уверилась, что дочь желает сжить ее со света, чтобы побыстрее выскочить замуж. Это желание мать читала в каждом ее жесте, слове и взгляде. Больше она ни секунды не сомневалась, что Тита пыталась ее отравить, чтобы устранить единственное препятствие на пути к замужеству с доктором Брауном. Поэтому она наотрез отказалась есть приготовленное дочерью и распорядилась, что отныне одна лишь Ченча будет стряпать для нее. Словно этого было мало, служанку обязали пробовать каждое блюдо на глазах хозяйки, прежде чем та его отведает.

Титу никак не задела эта новость. Напротив, после того, как она перепоручила все заботы о матери Ченче, у нее как гора свалилась с плеч, и она наконец смогла начать вышивать простыни для приданого. Она твердо решила выйти замуж за Джона, как только матушка встанет на ноги.

Единственной пострадавшей в результате оказалась Ченча, которая и без того еще не пришла в себя от пережитого нападения. Сначала она даже обрадовалась: ее освободили от всех прочих обязанностей, знай себе готовь и относи матушке. Но после первых же криков и упреков служанка сообразила, что угодила из огня да в полымя. Однажды, когда она пошла к доктору Брауну снять наложенные швы — после изнасилования остались разрывы, — Тита приготовила еду за нее. Они думали, что смогут обвести матушку Елену вокруг пальца, но не тут-то было. Едва попробовав, матушка сразу же почувствовала во рту горечь. Швырнув поднос на пол, она выгнала нерадивую служанку из дома. Ченча, воспользовавшись этим предлогом, отправилась навестить родственников. Ей нужно было забыть об изнасиловании и о самом существовании матушки Елены. Тита попыталась убедить ее не принимать слова хозяйки близко к сердцу. Ведь она не первый год живет с ней и знает, как с ней поладить.

— Оно-то конечно, детка, но мне и без того несладко. Ты уж отпусти меня, не будь злюкой.

Тогда Тита обняла ее, как делала это каждую ночь после возвращения. Она не знала, чем еще может приободрить Ченчу. Ведь та вбила себе в голову, что после того, как ее изнасиловали, никто не захочет на ней жениться.

— Сама знаешь, каковы мужчины. Все твердят: не бери жену богатую, а бери непочатую.

Конечно, Тита ее отпустила, понимая, что, если служанка останется на ранчо рядом с матушкой, спасу ей не будет. Лишь расстояние способно залечить раны. На следующий день она попросила Николаса отвезти Ченчу в ее деревню.

Теперь Тите не оставалось ничего другого, как нанять кухарку. Но через три дня та спешно покинула дом, не вынеся капризов и брани матушки Елены. Затем нашли еще одну, но и она задержалась лишь на два дня, и еще одну, пока в городе не осталось ни одной женщины, которая согласилась бы поступить к ним в услужение. Дольше всех, пятнадцать дней, продержалась глухонемая девушка, но и она ушла, потому что матушка Елена умудрилась жестами втолковать ей, какая она идиотка.

Так матушке пришлось смириться с тем, что для нее готовит Тита. Однако она по-прежнему держала ухо востро. Мало того, что она заставляла дочь пробовать еду, которую та подавала ей, так еще и потребовала давать ей перед каждым приемом пищи стакан теплого молока — противоядие от подмешанного в еду горького зелья, как она считала. Иногда и этого ей было недостаточно, и, чтобы унять боль в желудке, она выпивала глоток настойки из ипекакуаны[13] и другой настойки, из мексиканского лука, которые действуют как рвотное. Продолжалось это недолго. Месяц спустя матушка Елена скончалась в ужасных муках, которые сопровождались сильными спазмами и конвульсиями.

Поначалу Тита и Джон не могли объяснить столь странную смерть, ведь никакими недугами, кроме паралича, матушка Елена, как показало вскрытие, не страдала. Лишь обнаружив на ночном столике пустую флягу от ипекакуановой настойки, Джон предположил, что сильнодействующее рвотное, которое матушка втихаря попивала, и стало причиной смерти.

Во время бдения Тита не могла отвести взгляд от лица матери. Только сейчас, после того как матушка Елена умерла, она увидела ее по-настоящему и начала понимать. Глядя со стороны, можно было подумать, что лицо Титы искажено болью, но никакой боли она не чувствовала. Лишь теперь до нее стал доходить смысл выражения «свеж как огурец». Странно и непривычно ощущать себя огурцом, отделенным от стебля, на котором вырос. Но в то же время глупо думать, что этот огурец переживает разлуку с другими огурцами, с которыми лишь рос рядом.

Тита не могла представить, что рот матери тоже знал сладость поцелуя, а ее щеки заливались жарким багрянцем в пылу страсти. Но все же это было. Тита узнала об этом слишком поздно, да и то по чистой случайности. Обряжая мать, она сняла с ее пояса огромную связку ключей, которую та носила, сколько Тита себя помнила. В доме все хранилось под замком и строго контролировалось. Никто не мог взять чашки сахара без разрешения матушки Елены. Тита знала, какой ключ от какой двери или сундука. Но, кроме этой увесистой грозди ключей, Гиза обнаружила небольшой кулон в форме сердца, висевший у матери на шее, а в кулоне — еще один крохотный ключик, который крайне ее заинтересовал.