Горячий лед - [36]

Они побежали в ту сторону, куда скрылся убийца.

Сначала она видела впереди человека в серой одежде и ускоряла свой бег. Но люди не давали ни ей, ни Максиму быстро добраться до преступника. Очень мешали каблуки, она попросту сбросила туфли. Стало легче.

— Вон он! — крикнул Максим, и они бросились к серой спине, мелькающей среди многочисленных покупателей.

Но когда нагнали его, оказалось, что это совсем другой, пожилой человек. Лена снова увидела человека в сером и побежала теперь уже за ним. Затем оказалось, что людей в сером здесь слишком много. В отчаянии Лена прислонилась головой к какому-то прилавку, где продавщица тут же предложила ей товар:

— Девушка, посмотрите, какое симпатичное платье. Это как раз на вас. Вам очень пойдет серый цвет!

Серый — самый демократичный и в то же время утонченный цвет! Примерьте!

— Угу, — Лена покивала головой. — Серый — цвет толпы и наемных убийц!

Продавщица посмотрела на Лену, как на прокаженную.

Максим еще некоторое время бегал по рынку, но, вернувшись, развел руками.

— Ушел…

— Я знаю, — вздохнула Лена. — Они нас раскололи еще в кафе. Уже тогда Синицын был обречен.

Митяя с Олегом взяли в тот же день. Но и их пришлось отпустить. За отсутствием состава преступления…

12

Автомобили — механизмы сложные и капризные, с тонкой душевной организацией. Это Гордеев знал очень хорошо. Еще лучше он знал, что его «девочка» отличается особенно строптивым норовом. Например, она чрезвычайно ревнива. Стоит только Юрию подвезти какую-либо особь женского пола, машина немедленно ломается, и ни один даже самый опытный автослесарь не может обнаружить причину поломки. Машина «отдыхает» несколько дней на стоянке и не реагирует ни на смену масла, ни на замену свечей или предохранителей — показывает характер. Потом она перестает дуться и однажды утром неожиданно заводится — одним словом, прощает хозяина. Еще она очень не любит зимних холодов. Ненавидит выезжать в город во время дождя. Ну и, конечно, не выносит жару.

Сегодня она не выдержала тридцатиградусного пекла, долго стонала и фыркала, когда же поняла, что хозяин не обращает на ее неудовольствие никакого внимания, окончательно расстроилась, закипела и встала как вкопанная. Гордеев знал, что ковыряться под капотом, заливать тосол в радиатор и предпринимать все другие действия, призванные стабилизировать состояние автомобиля, бесполезно, машина поедет, только когда сама посчитает это нужным, и угадать этот момент не представляется возможным. Поэтому Юрий, кряхтя, выбрался из автомобиля, с помощью двух мальчишек-подростков вытолкал его на обочину и отправился ловить такси.

— Мне нужно на Кутузовский, к театру кошек, — сказал он через приспущенное окошко водителю остановившейся «пятерки».

— Двести, — лениво отозвался тот.

— Как двести? — возмутился Юрий. — Тут ехать пять минут.

— Двести, — упрямо твердил водитель.

— Да пошел ты, — огрызнулся Гордеев и отошел от машины. Ему не столько было жалко денег, сколько возмущала наглость и хамство шофера. Тот еще постоял некоторое время, видимо, ожидая, что клиент одумается и со всех ног бросится к нему, но так как желаемого не произошло, он нецензурно выругался в раскрытое окно и рванул с места. Юрий показал вслед не слишком приличный жест. Следующей, которая остановилась, была потрепанная «копейка».

— На Кутузовский, возле театра кошек, — повторил Гордеев.

— Пятьдесят, — был ответ.

— Поехали.

Гордеев сел в разбитую и трясущуюся старушку «копейку», и машина тронулась. Она яростно визжала, тормозя на светофорах, хрипела и чихала, трогаясь с места, подпрыгивала, наезжая на канализационные люки и попадая колесом в выбоину на асфальтовом покрытии, жалобно дребезжала.

«Интересно, доедем — не доедем? — гадал про себя Гордеев. — Это просто вибромассаж какой-то. Кажется, мой позвоночник рассыпался по всему телу».

Наконец они прибыли на место. Юрий рассчитался с водителем и с облегчением выбрался на свет божий.

Гордеев направлялся в дом Соболевых. Ему было необходимо побеседовать с супругой Михаила Васильевича. Обвинение, выдвинутое ею против собственного мужа, не давало Юрию покоя.

«Я не понимаю, почему она это сделала? — рассуждал Гордеев. — Хоть режьте меня, но не верится мне в бескомпромиссность мадам Соболевой. Как там ее муженек высказался? Обостренное чувство справедливости, кажется? А сдавать собственного супруга в тюрягу, это, по ее мнению, справедливо? И потом, она же не работает, живет за счет Соболева, он ее обеспечивает по полной программе. Какой ей резон сдавать кормильца? На что она жить собралась? Приемщицей в химчистку работать пойдет? Может, что-то она выгадывает, засадив его за решетку? Может, любовник у нее, и наличие супруга сильно ей мешает? От этих женщин я уже не знаю, чего ожидать, тем более от таких, у которых обостренное чувство справедливости».

С такими мыслями Гордеев позвонил в квартиру своего подзащитного. Дверь открыла сама Ирина, Юрий это сразу понял.

— Ирина Петровна, здравствуйте. Я Юрий Гордеев — адвокат вашего мужа.

— Проходите, пожалуйста. — Соболева немного посторонилась.

Гордеев шагнул в просторный холл и огляделся: все как обычно, ничего неожиданного. Прихожая орехового дерева, светлый пушистый ковер на полу, огромные зеркала во всю стену, навесные потолки. На окнах стеклопакеты.