Горячий лед - [27]

Гордееву показалось, что его подзащитный не настроен сейчас на долгие откровенные беседы, поэтому решил сменить тактику.

— А как ваше здоровье, Михаил Васильевич? Я на днях заезжал к вам в офис. Так ваша секретарша, Динара, кажется, очень переживала за вас. Рассказывала, что у вас были какие-то проблемы с желудком. Как вы сейчас себя чувствуете?

— Знаете, неплохо. Даже очень неплохо, — оживился Соболев. — Как оказался в тюрьме, стал чувствовать себя гораздо лучше. Может быть, потому что здесь питание исключительно диетическое. Все ужасно невкусно, но, выходит, полезно. Потому что дома катастрофа была, конечно. Наешься всего острого, соленого, жирного, перченого, а потом еще стаканчик пропустишь, да сигаретку закуришь — и к вечеру хоть помирай.

— А знаете, — перебил Гордеев. — Это может быть нам на руку.

— Что именно? Моя смерть во цвете лет?

— Нет, обойдемся без летального исхода. А вот ваше плохое самочувствие может помочь нам изменить меру пресечения.

— Каким образом?

— Очень просто. Мы покажем, что состояние вашего здоровья не позволяет находиться в заключении и без наблюдения врачей, что вам нужен медицинский уход, особенное питание, которых в тюрьме вам предоставить не могут.

— И что для этого нужно сделать?

— Просто предоставить справки, медицинские освидетельствования. Вы же наверняка обращались к врачам, у них остались записи. Они могут подтвердить?

— Но я ни разу не обратился к доктору с этим, — развел руками Соболев.

— Почему же? — Гордеев был обескуражен.

— Да времени не хватало. Работа, знаете ли. Как приступ, клянусь себе, что обязательно пойду к врачу, а потом таблетку выпьешь, полежишь, и вроде полегчало, и не до врачей уже.

— Да, это, конечно, неприятно, но поправимо. Мы можем провести медицинскую экспертизу, даже если вы находитесь в тюрьме, мы имеем на это право. Конечно, это займет чуть больше времени, чем я рассчитывал, но придется потерпеть.

— Да не стоит беспокоиться, — возразил Соболев. — Во-первых, я себя сейчас действительно прекрасно чувствую и почти уверен, что обследование ничего не выявит. Это будет только напрасная трата времени, сил и нервов. А во-вторых, меня обвиняют в том, чего я не совершал, а следовательно, меня и так отпустят, сняв все обвинения.

— Допустим. И если вооружиться вашим оптимизмом, можно представить, что так и будет, но следствие может занять долгое время. Гораздо более долгое, чем вы подозреваете. И весь этот срок вы вынуждены будете находиться за решеткой.

— Ничего страшного. Я подожду, когда следствие найдет настоящего убийцу. Вернее, настоящего заказчика убийства Колодного.

— Простите, Михаил Васильевич, за грубость, но вы поступаете глупо, отказываясь использовать такую возможность. Вы напрасно упрямитесь, и я совершенно не понимаю, с чем связано подобное упорство, — недоумевал Гордеев.

— Все очень просто. Если я сейчас начну предпринимать какие-то действия, пытаясь освободиться, умолять следствие, жаловаться, канючить, я тем самым косвенно как бы признаю свою вину. А если я буду вести себя достойно — это лучшее подтверждение моей невиновности.

— Ну, как знаете, — устал спорить с Соболевым Юрий. — Вы простите, не имею возможности навещать вас регулярно, но как только будут какие-нибудь новости, то я приеду обязательно.

— Буду рад видеть, — церемонно раскланялся Соболев, прежде чем его увели обратно в камеру.

…Соболева увели, и Гордеев с большим облегчением покинул стены этого зловещего заведения.

Зайдя в первое попавшееся летнее кафе, Юрий выбрал уютный столик в тени кустов сирени, заказал себе большой стакан сока, закурил сигарету и принялся размышлять о своем разговоре с Соболевым. Складывалось странное впечатление, как будто бизнесмен вовсе и не жаждал вырваться из тюремных застенков. Он всем своим видом демонстрировал, что там ему вполне комфортно и хорошо.

«Все это непонятно, — думал Гордеев. — Какой-то странный треугольник. Люди, совершают поступки, объяснение которых не поддается никакой логике. Жена обвиняет собственного мужа в убийстве. Муж, вместо того чтобы рвать и метать от злости, рассказывает про обостренное чувство справедливости своей жены, беспокоится о ней и уверен, что она чудная женщина. Любовница горячо любит все это сумасшедшее семейство, беспокоится о своем ненаглядном Соболеве, нанимает тому адвоката, который самому Соболеву, как выясняется, и на фиг не нужен, ему и в тюрьме комфортно. Михаил Васильевич, в свою очередь, почему-то не испытывает чувства жгучей благодарности и признательности к заботящейся о нем Старостиной, а вообще разговаривает о ней со скрытым раздражением. Черт знает что. Лучше нужно было в институте учиться, на психологию ходить, а не девчонок в курилке клеить и в пивную с лекций сбегать. Сейчас бы, может, понимал что-нибудь в непростых взаимоотношениях людей».

Юрий достал телефон и набрал номер Лены Бирюковой. После долгих гудков трубка наконец отозвалась.

— Алло, слушаю вас, — сухо произнесла Лена.

— Привет, красавица. Как поживаешь?

— Здравствуй, Юра, — голос Лены смягчился. — Я в порядке, как ты?

— Если я тебе скажу, что пришел на свидание к Соболеву в старых кроссовках, какой ты мне поставишь диагноз?