Горячие сердца - [34]

И туг он догадался: это ведомый второй пары бомбит батарею. То, что Николай принял за выстрелы, были разрывы мелких бомб. Действительно, вспышки разрывов зенитных снарядов тотчас исчезли — зенитки замолчали.

Между тем гроза опять шла наперерез. К счастью, до озер было уже близко. Их поверхность блестела при свете молний.

Штурман сбросил бомбу, чтобы вызвать движение войск, но все внизу было тихо. Николай довернул вправо, и штурман снова сбросил две бомбы малого калибра, но снова — тишина и неподвижность. Николай уже готов был поверить, что они ошиблись в расчете, когда вдруг на земле замелькали едва уловимые огоньки. Красноватая трасса пуль прошла под кораблем. Впереди на земле показались огоньки многочисленных пулеметов. Но поворачивать к ним для бомбежки или стрельбы было поздно. Штурман уже прокладывал курс на Джанджин-Сумэ.

На зенитные пулеметы японцев легли точные разрывы мелких бомб ведомого. У самого Николая оставалось несколько сотен килограммов бомб, предназначенных для Джанджин-Сумэ. Обнаружив по вспышкам пулеметного и беспорядочного винтовочного огня большое скопление войск, Николай решил досадить японцам еще на пути к цели. Он стал освещать ракетами цель следующей паре кораблей.

У Джанджин-Сумэ корабли снова были встречены зенитным огнем. Но когда они приблизились настолько, что можно было бомбить батареи, те смолкли. Однако штурман успел засечь две из них и спустил японским зенитчикам пять легких бомб.

Израсходовав на Джанджин-Сумэ запас бомб, Николай решил идти домой через первую цель. Его интересовало, как японцы встретят возвращающиеся корабли. Действительно ли удалось погасить японские зенитки или те прекратили огонь, чтобы укрыться от советских бомб? Знать это было нужно для следующего полета.

Еще далеко от прежней цели возвращавшиеся корабли были встречены ожесточенным обстрелом зениток. Следом зачастили огоньками выстрелов зенитные пулеметы. Но на этот раз японцы, боясь обнаружить себя, стреляли без прожекторов. Это был огонь наугад.

У Николая не осталось ни одной бомбы, но, по его расчетам, ведомый сберег кое-какую мелочь. Поэтому он развернулся и навел ведомого на зенитки. При падении первых бомб зенитки прекратили огонь. Николай попробовал осветить их ракетами, но, повидимому, японцы хорошо замаскировались. Не обнаружив их, летчики направились домой.

Николаю казалось, что делается светлее, хотя не было еще никаких признаков зари. Может быть, такое впечатление сложилось оттого, что Николай увидел под собой извилистый рукав реки Халхын-Гол.

Николай двинул высотный корректор, и патрубки засветились длинными синими языками выхлопа. То же самое сделал ведомый.

Корабли были дома...

Два Михаила

Этот полет утвердил Николая во мнении, что в условиях монгольской степи, при полном отсутствии ярких ориентиров и при весьма относительной точности карт, летчикам и штурманам ночных отрядов следует хорошенько ознакомиться с местностью в дневных полетах.

Он явился на следующий день к командиру бомбардировочной бригады с докладом.

Комбриг удивленно поглядел на Гастелло:

— Полет днем, в непосредственной близости фронта?

— Это необходимо, товарищ комбриг.

— Это исключено!

Но Николай настойчиво повторил:

— Это необходимо! — Видя, что комбриг недовольно нахмурился, Николай сказал: — Знание местности удвоит нашу уверенность в ночных полетах.

— Японцы расстреляют вас, как дроф, прямой наводкой.

— Необязательно делать рекогносцировку на «ТБ». Мы можем изучать местность и на «СБ».

— Это другое дело! — согласился комбриг. Он подумал и сказал: — Добро. Дам приказ Бурмистрову.

Получив указание о том, с каким районом следует ознакомиться в первую очередь, Гастелло отправился к «эсбистам».

Он радовался тому, что получил возможность значительно облегчить ночные полеты не только себе, командирам и штурманам своего отряда, но и тем, кто совершает боевые полеты на скоростных бомбардировщиках. Свой первый полет на «СБ» ему хотелось совершить с комиссаром полка Михаилом Ююкиным, к которому, как он чувствовал, был расположен командир полка. Майора Бурмистрова тоже звали Михаилом.

Эти два Михаила были не просто дружны — они были нежно привязаны друг к другу, но до смешного не походили один на другого. За плечами Бурмистрова — жизнь коммуниста, восемнадцатилетним парнем ушедшего с сибирскими партизанами бить беляков. Бурмистров и к самолету относился с суровой ласковостью, как кавалерист к своему коню. В воздухе он был лихим наездником и, что греха таить, немного партизаном. Его любимыми рассказами были те, в которых кто-то хотел порядка, а он, Бурмистров, этот порядок нарушал. Гастелло казалось, что, обладая нравом Бурмистрова, трудно быть летчиком и притом еще образцовым командиром. Там нет уже места для партизанских порывов, их нужно было решительно подавлять в себе и в своих подчиненных. Но именно то, что железная воля Бурмистрова позволила ему крепко держать в руках полк, внушало Николаю особенное уважение.

Всему Бурмистров учился на ходу, в спешке. Громить беляков обучался на коне, рубить — под шашкой беляка, летать... Об этом он вспоминал без особых подробностей. Детали летной учебы командира полка были не особенно поучительны...