Горячее солнце, холодный песок - [35]

Завтра она сходит к соседу-кузнецу, может, он поможет ей с этим.

– Дотащу как-нибудь, ничего.

Евдокия верила, что они смогут добраться и до парома, и пережить переправу и потихоньку добраться до более спокойного места, куда враг еще не дошел. Крики на улице отвлекли ее от раздумий.

– Последний паром будет сегодня вечером, враг наступает! Сегодня вечером будет последний паром! Уходите! Уходите все! – мальчишка бежал по улице, останавливался у каждого дома, стучал в окна.

Через минуту улица заполнилась спешащими людьми: хлопали ворота, плакали дети, кричали женщины, немногочисленные мужчины мрачно выводили лошадей, у кого они еще остались, собирали семьи, все торопились к озеру, никто не хотел пропустить последний паром. Это означало смерть.

Дуся вбежала в дом и замерла у порога. Дети молча сидели на лавке рядом с колыбелькой, старик, с трудом приподнявшись на локтях, смотрел в окно на бегущих по улице людей. Когда он повернулся, Дуся едва не задохнулась невыплаканными слезами – глаза старика пылали, словно два факела.

– Евдокия! Слушай мой приказ! Немедленно собирай детей и бегите на паром! Быстро! Выполняй! – голос старика громовыми раскатами разнесся по дому.

Словно солдат, который не смеет ослушаться своего командира, Евдокия быстро одела детей, оделась сама, собрала приготовленные пожитки… и остановилась. Потом придвинула к кровати старика табуретку, поставила на нее кувшин с водой, положила хлеба, повесила на плечо котомку с едой, взяла на руки малышку, подвела детей к деду и поклонилась ему в пояс.

– Простите меня за все, отец.

– Не за что мне тебя прощать, Дусенька, милая, идите с богом, – старик перекрестил их и непререкаемым жестом указал на дверь. – Иди!

Дуся торопливо шла по улице, в одной руке несла малышку, в другой тащила завернутые в одеяло вещи и следила, чтобы дети, ухватившиеся за нее с обеих сторон, не отставали. Когда они проходили мимо дома Суви, женщина услышала, как горько плачет старуха, – через открытое окно доносился тихий плач, больше похожий на скулеж оставленной собачонки. Дуся на мгновение замедлила шаг, потом стиснула зубы и потащила детей дальше.

Паром был заполнен. Дуся огляделась, машинально отмечая присутствие знакомых людей: вот среди них мелькнуло лицо Суви, крепко державшей за руку сына, а вот бабка Мира со своей козой – в дороге будет молоко. Несколько распряженных лошадей недоуменно топтались на берегу рядом с брошенными телегами – на пароме места было не очень много, людям пришлось их оставить. Лошади призывно ржали, к ним присоединилось несколько надрывно лающих собак, прибежавших за своими хозяевами из села. Вдали нарастал гул, страшный, пугающий. Что это? Отголоски далекой грозы или вражеские снаряды рвутся на их земле?

Евдокия стояла на берегу у кромки озера, рядом с ней стояли дети, малышка замерла на руках. От спасения их отделяло всего несколько шагов – тонкие мостки между берегом и паромом. Женщине казалось, что весь мир застыл в мертвой тишине. Сердце стукнуло и остановилось. В эту секунду – или вечность? – решались их судьбы. Евдокия посмотрела в глаза своим детям, в одну минуту ставшим взрослыми, не задающими вопросов, понимающими все без слов. Она положила узел на землю, опустилась перед детьми на колени и прижала их к себе, обвила свободной рукой, как крылом.

Их звали с парома, паромщик торопил, люди кричали, лошади продолжали ржать, собаки захлебывались лаем, гул нарастал – они ничего не слышали. Потом Евдокия поднялась, вытерла тихо текущие слезы, подхватила узел и повернула к дому, дети шли рядом, не отставая. И в это мгновение на них обрушились все эти звуки: крики, плач, ржание, лай, весь ужас надвигающейся беды. Они только ускоряли шаг.

В дом они практически вбежали и рухнули на колени у кровати старика. Дети влезли к деду на постель и обняли его своими ручонками, Евдокия прислонилась горячечным лбом к его руке, прижимая к груди малышку.

– Вы что, на паром опоздали?! – старик в растерянности смотрел на них.

Евдокия подняла голову и твердо посмотрела ему в глаза.

– Мы не опоздали. Мы не пошли на паром. Мы не уйдем. Мы семья и будем вместе и в радости, и в беде. И мы все переживем. Это приказ, – Евдокия ждала, что старик начнет кричать на нее, гнать на паром, но этого не случилось: он только брови насупил.

– Хорошо, Дусенька, будем выполнять.

Евдокия положила малышку в колыбельку, покачала ее и присела на лавку, задумалась, что дальше делать. Женщина задумалась глубоко и очнулась от того, что ей показалось, что нежная рука ласково погладила ее по волосам. Евдокия открыла глаза: из красного угла на нее с любовью и состраданием смотрели кроткие и твердые глаза Богородицы. Евдокия с благодарностью улыбнулась Женщине, перенесшей самые страшные муки, которые только может перенести Мать, перекрестилась и принялась за работу – она должна была сохранить несколько жизней.

Впоследствии, оглядываясь назад, вспоминая те несколько военных лет, когда в опустевшем Прионежье хозяйничал враг, Евдокия не могла даже сама себе объяснить, как им удалось выжить. Скудные продукты отбирались у поселян, несколько лошадей, вернувшихся от причала обратно в поселок, были забиты, домашний скот также был забит.