Горячее сердце - [30]
Утром в комнату Зары Кунадзе, где Вера с курсистками-медичками ждала газет, чтобы развезти их по местам, пришел усталый, расстроенный Сергей. Он тяжело опустился на стул и зло закурил.
— Идите по домам, газет не будет. Все арестованы. Удалось спастись только одному Ване-печатнику. Николая там не было. А тираж весь жандармы забрали.
«Значит, провокатор! А Софья? Бедная Софья, ни о чем не зная, наверно, по-прежнему любит его. Человека, который стал ее врагом, — подумала Вера и зябко передернула плечами. — Как это страшно!»
За окном — синяя февральская ночь. Ветер заблудился в дряхлых антресолях домика, сердится и стучит, словно кто-то ходит по визгливым половицам. Вера поднялась по ветхой лестнице, скинула мокрую от снега шубку, отряхнула росяные капельки с меховой шапки. В комнате загородной дачи тепло. Сергей, устало улыбаясь, смотрит на нее.
— Ты что так смотришь? Думаешь, не успела взять? — она внесла четыре холщовых увесистых мешочка и поставила их на стол.
— Вот что я сделал, — показывая на разграфленный лист ватмана, сказал он. — Это будет касса.
Они долго разбирали металлические брусочки литер. Иногда их пальцы сталкивались. Сергей брал ее узкую руку в свою и тихо говорил:
— Вера!
— Не надо, Сережа, — высвобождая руку, произносила она. — Ведь к утру надо все набрать...
Но он подошел близко, так близко, что она чувствует его плечо. Оторвала взгляд от литер. В его глазах — бездонная колодезная чернота, от которой кружит голову... Вера опустила глаза, проговорила холодно:
— Встань на место, Сергей.
Он обиженно отошел, прикурил над лампой папиросу, долго мерял половицы широкими шагами, потом взялся разбирать литеры.
Наконец шрифт ершистыми грудками был разложен по самодельной кассе.
— Ты знаешь, — хрипло сказал Сергей, беря верстатку, — мне не удалось договориться нигде: ни в Адмиралтейской типографии, ни в «Биржевых ведомостях». Везде народ перепуган. Обещал зайти один наш, но когда — неизвестно.
Вера тоже взяла верстатку.
Долго отыскивая литеру, Сергей сердился. Вера находила ему нужную букву.
— Какой ты медведь!
Он молчал. Вера чувствовала рядом с собой его ровное глубокое дыхание и тоже сбивалась.
— Вот твоя «т», — говорил он. — Ты тоже медвежонок...
Строчка за строчкой, медленно вырастали слова. И вот уже можно прочесть начало прокламации о результатах созыва Государственной думы.
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Ко всем рабочим и работницам Петрограда!
Смело, товарищи в ногу!
Духом окрепнем в борьбе.
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе.
Товарищи! Сознайтесь друг перед другом, что многие из вас с любопытством ждали 14 февраля...»
Мучительно медленно набирали они. Ах, какими неповоротливыми были пальцы! За окном уже успокоилась метель. В тишине глухо постукивали часы, щелкала верстатка. У Веры слипались глаза. Иногда ей казалось, что она заснула. Перед глазами проносился мимолетный сонный мираж.
— Ты хочешь спать, — говорил Сергей. — Иди, приляг на диван, я тебя разбужу, — и мягко брал ее за плечи.
— Нет, Сережа, нет, — протерев слипающиеся глаза, говорила она и снова искала литеры.
Вдруг сон пропал. Теперь Сергей замирал с верстаткой в руке и долго не мог найти нужную букву.
— Ты бы прилег, Сергей.
— Что ты, Верочка, нельзя, — сонно улыбаясь, ответил он.
Глухой ночью кто-то осторожно постучал в дверь. Вера замерла у кассы, готовая каждую минуту смешать набор и уничтожить текст. Оказалось, свой, наборщик. Взглянув на самодельную кассу, он усмехнулся, поднял щетинистые желтые брови.
— Вы еще быстро работаете. А вообще ваша касса не годится ни к дьяволу, — и раскатисто засмеялся, показывая неровные кряжистые зубы.
Вера смущенно смотрела, как он быстро перенес ватман с литерами на пол и разложил грудки шрифта по-своему, прямо на столе. Быстро защелкала верстатка. Засыпая на диване, Вера слышала сухое шуршание литер и виноватый голос Сергея:
— Так ведь первый раз набираем сами.
— А это я сразу увидел, — самодовольно сказал наборщик. Его неуклюжие узловатые пальцы неуловимо летали над столом, лепя слова и фразы. Потом она почувствовала сквозь сон, что кто-то укрыл ее жестким одеялом, которое кололо щеку.
Вера очнулась ото сна, когда набор был уже готов, наборщик собирался уходить.
Оказывается, она была накрыта пальто. «Это он, Сергей...» Ей вдруг стало отчего-то неудобно.
— Я долго спала? — встревоженно спросила она.
— Минут сорок всего, — ответил Сергей. — Спи еще... Но она встала, поправила волосы.
Сергей поставил на голый стол закрепленный набор. Потом медленно проехал по набору гуттаперчевым валиком, нанося краску. Вера осторожно наложила лист бумаги. Сергей провел по нему чистым валиком, и первая, пахнущая краской, прокламация появилась у нее в руках. Она снова прочла ее, любуясь четкими буквами. Какая красивая была эта прокламация, их прокламация! И какие сильные, берущие за душу были слова.
Вера накладывала белые листки бумаги, потом снимала их и несла к подоконнику, на диван. В конце концов весь пол оказался в сохнущих прокламациях и некуда стало ступить. Листовки, листовки везде, словно прошел снегопад. Даже закрывая глаза, Вера видела мелькающие белые, как голубиные крылья, листки прокламаций.
