Горячее лето - [4]

С завистью, с тоской смотрел Карпов через забор на гигантские остовы цехов завода. Там настоящая стройка! Там техника, которую он изучал, знал, любил, к использованию которой себя много лет готовил. Вечерами он ходил в город. Ходил, смотрел, вздыхал. На поселке дела идут заведенным порядком помимо него, и он, кажется, не волен что-нибудь изменить.

И все-таки никогда Владимир Карпов не жил по принципу: стерпится — слюбится. Попал в тяжелое положение — ищи выход. Но кто поможет?.. Все равно — ищи, действуй!

«А пойду-ка я в партком», — решил Карпов.

III

Много ли в жизни — пятьдесят лет?

Федор Иванович Мироненко думал, что не так уж и много. Он не хотел поддаваться годам. Ходил подчеркнуто прямо, волосы тщательно зачесывал на лысину, брился каждое утро. Нет никакого права потакать своим слабостям. Полежи разок-другой на диване с газетой, и этот диван возьмет тебя в плен. Забудь однажды вычистить ботинки, смахнуть пыль с пиджака, — и вещи перестанут тебе подчиняться.

Еще хуже: вот эти длинные бумаги просмотрю завтра, журнал прочитаю послезавтра, комсомольского секретаря вызову в понедельник… Дудки!

И все-таки временами душу сковывала тяжелая внутренняя усталость. Вчера к дочери опять приходили два Вовки-спортсмена. Оба имеют разряды по футболу, по пинг-понгу и еще по чему-то. Оба высокие, стройные, оба вылетевшие со второго курса института. Исключили, правда, одного, шатена, философствующего скептика, а второй, блондин, ушел, дескать, из солидарности. И дочь им улыбается, особенно, должно быть, шатену.

Занятый невеселыми мыслями, Мироненко, проходя коридором стройуправления, заметил Карпова, хотел миновать его. Не понравилась ему кислая мина на лице молодого специалиста: «И этот, поди, с жалобой явился». Довольно ему жалобщиков. Сегодня утро начисто пропало: жена расписывала мужа-фронтовика, видного бетонщика. И пьет, и бьет, и дома не ночует…

Спохватившись, Мироненко резко обернулся, громко позвал:

— Инженер! Что ж вы прячетесь от меня? Здравствуйте.

Так-то вот… Хотел увернуться от неприятности, сделать себе скидку. Поменьше скидок, если тебе пятьдесят. Секретарю парткома непременно надо знать, почему тоска гнезда свила в глазах инженера Карпова.

— Да, я к вам, если позволите.

— Позволю. Ступайте первым, не робейте.

Партком размещался в тесной комнате. Над столом — Ленин, углубившийся в чтение «Правды». В углу — книжный шкаф без претензий. Длинный стол накрыт светло-синей материей. На столе — стопка бумаги и несколько книг. Одна из них раскрыта, в остальных лежат закладки — узкие полоски цветной бумаги. Сквозь стеклянные двери шкафа тоже видны книги — в несколько рядов.

Простоту обстановки Карпов оценил единым взглядом. Здесь не было ничего официального, «учрежденческого». Если бы не ряды стульев вдоль стен, комната скорей напоминала бы домашний кабинет журналиста или научного работника.

— Небогато живем, — усмехнулся Мироненко. — Вот настроите домов, надеюсь, выделите боярские палаты.

— Долго ждать, товарищ секретарь, — сказал Карпов.

— Это почему? — внимательно посмотрел на него Мироненко, все еще надеясь, что Карпов не принадлежит к унылому племени жалобщиков. — Тогда у нас дружба врозь.

— Я по личному вопросу, Федор Иванович.

Карпов не заметил тени, пробежавшей по лицу Мироненко, словно от внезапной зубной боли.

«Значит так, комнату дали неподходящую, оклад занизили… Или этот крепкий с виду парень — все-таки из того самого племени?»

— Слушаю. Если можно, — сразу быка за рога.

Пришел бы ты, парень, и сказал… А что, собственно, сказал? Хочу, дескать, революции на Степном. Вот план. Конкретный!.. Да, хорошо коснуться сердца человека и почувствовать, что оно бьется сильно, четко. Тогда забываешь о годах, об усталости, о Вовках-спортсменах…

— Я работаю на Степном… Пришел просить помощи.

— Буду рад, если смогу помочь.

— Можете представить человека, для которого работа в тягость?

— У нас? — спросил Мироненко, скрывая досаду. — Трудная задача! Но попробую, постараюсь. Если надо.

— Извините, — запальчиво возразил Владимир. — Ехал на крупное строительство, а попал на Степной поселок, который и поселком-то можно назвать с опаской.

— Где… — начал Мироненко и на две-три секунды задумался, пристально глядя на Карпова. — Где и когда вы набрали столько пессимизма?

— Здесь. В первые же дни. Стройматериалы в недостатке, кадры слабые, транспорта не дают…

Ему хотелось добавить: «Здесь, у вас лично!», но он сдержался.

— Так, так. Какой же вывод?

— Прошу помочь мне перейти на промышленный объект.

Мироненко явственно почувствовал ломоту в пояснице. На войне ни разу не было, а прошло два года мира — и, пожалуйста, ломота приключилась…

— Логично: обстановка тяжелая, поэтому надо сбежать, а на Степном хоть трава не расти.

Карпов старался смотреть прямо в суховатое, подвижное лицо собеседника. Из-под редеющих волос круто выбегает большой, просторный лоб, по бокам отороченный сединой. В глазах то вспыхивает гнев, то сквозит усталость. От прямого носа к углам губ пролегли глубокие складки. Твердые, суровые складки.

— Вы ведь сапер? — спросил Мироненко. — Полагаю, на фронте не просились в артиллерию, например, или в авиацию. Или просто — на другой участок. — Взгляд Мироненко скользнул по орденским ленточкам на груди Карпова.