Горы высокие... - [80]

Прихожане выслушивали нас, крестились и пускались наутек. Часам к двенадцати мы все, кроме наших «привратников», уже сидели внутри. Они стояли снаружи у чуть приоткрытой главной двери и через мегафон произносили речи. Это было что-то вроде митинга для толпившихся у собора зевак.

Все остальные сидели внутри в готовности наглухо закрыться, когда это потребуется. Собор сразу же окружила полиция. Появились патрульные полицейские машины.

Через некоторое время мы начали получать помощь от населения. Люди несли нам продукты, одежду, аспирин, медицинский спирт. На стены собора кто-то повесил простыни с написанными на них лозунгами.

В час дня пришел какой-то священник и попытался убедить нас покинуть помещение. Он сказал мне:

— Послушайте, вы избрали самое неподходящее место. Будет лучше, если вы уйдете. Нет необходимости подвергать себя опасности. Мы знаем, что причины вашего поведения весьма основательны, но не следует добавлять новое к тому, что уже случилось.

— Монсеньор, — обратился к нему один из студентов (хотя до сих пор мне было известно, что в городе так обращались только к архиепископу), — мы уверены, что вы и все христиане не допустите, чтобы с нами что-то случилось.

Священник ответил:

— Я вас предупредил. Если вы хотите, можете остаться. Единственное, о чем я вас прошу, так это об уважении ко всему, что здесь есть. Это вещи святые.

Один из наших ответил на это так:

— Не волнуйтесь, монсеньор, мы люди честные, и, как вы могли убедиться, наш протест носит мирный характер. Ни у кого из нас нет с собой оружия, даже мачете.

Монсеньор не сдавался:

— Да, но я вижу, что вы на все способны, вы уже сломали замки на дверных засовах.

Мы тоже настаивали:

— Да, монсеньор, но падре не пожелал отдать нам ключи, поэтому в целях безопасности и для того, чтобы можно было закрыть двери, мы так и сделали.

Монсеньор был вне себя, но постарался это скрыть и все время нервно одергивал свою красную сутану. Казалось, он вот-вот ее порвет.

Один студент сказал:

— Послушайте, монсеньор, мы ведь не виноваты.

На что тот ответил:

— Да, но вы забыли, что находитесь в святая святых сальвадорского католицизма.

Я ведь не привыкла не только с монсеньорами разговаривать, но даже и с простым пономарем. А тут вдруг откуда что взялось.

— Вот именно потому мы и здесь, монсеньор!

Вдруг появился еще один священник. Одет он был лучше первого. «Красивая смена караула», — отметила я про себя. Кто-то прошептал: «Это архиепископ». И, пока он шел, все повторяли: «Архиепископ, архиепископ».

Ходили разговоры, что он за нас. Мы про это слышали и потому встретили его аплодисментами. Он такого не ожидал и заулыбался. Потом сказал монсеньору, что все в порядке, он разрешает нам здесь остаться и надеется, что недоразумений со священным имуществом не будет.

Видимо испугавшись большого количества присутствовавших, он сказал:

— Однако вас здесь многовато. Тогда один из организаторов уточнил:

— Сеньор архиепископ, нас сто тридцать. Сто двадцать пришли из Чалатенанго. Это крестьяне. И десять местных.

Архиепископ сообщил нам, что он обо всем знает, что сегодня у него состоится встреча с властями для скорейшего решения проблемы. Нашего организатора провели по собору, чтобы показать наиболее безопасные места, где людям можно спрятаться при чрезвычайных обстоятельствах. После этого священники ушли.

В три часа дня мы устроили «обедоужин», и очень обильный. Еду нам принесли в полиэтиленовых пакетах из столовой и с рынка. Мне никогда так вкусно есть не доводилось. Чтобы продукты не испортились, пришлось съесть все. Прямо скажем, наелись до отвала.

Через некоторое время вернулся монсеньор и отобрал двоих для приготовления пищи, Он сказал, что только они могут входить в святую соборную кухню. И дальше пояснил:

— В эту кухню заходят только мои родственники и моя кухарка.

Кто-то сказал:

— Огромное спасибо, монсеньор.

Опытным взглядом он окинул нас и выделил двух бывших среди нас учительниц. Они попросили себе помощницу. На эту роль взяли меня.

— Ну вот и хорошо, — сказал монсеньор, — пожалуйста, осторожнее.

— Хорошо-хорошо, падре, — пообещала я, как будто только меня одной это касалось.

Потом назначили ответственных за уборку и дежурных.

Время в тот день летело стрелой. Только и успела я что вспомнить маму, папу и дедушку Чепе. Еще о бабушке Лупе и моих троих братьях и сестрах подумала. Одному моему братишке полтора года, сестренке семь лет, а самому старшему — десять. По правде сказать, об отце я вспомнила мельком. Он у нас пропал без вести, а это почти то же, что погиб. А я решила взять себе за правило не думать о погибших, потому что это очень грустно, а от грусти и печали человек совсем сникнуть может.

Моего отца зовут Элио Эрнандес. Он был опора и кормилец семьи. Теперь все заботы на мои плечи легли.

Немало мы горя хватили с тех пор, как исчез отец. Лучше об этом и не думать, а то становится просто невыносимо.

Плита на кухне была газовая, маленькая, из тех, на которых готовить непросто и опасно, потому что, когда спичку подносишь, она взорваться может. Чтобы еды на всех хватило, нам приходилось готовить завтрак с шести утра до десяти. Обед — с одиннадцати до трех.