— Хватит, — скомандовал он. — Прекратить огонь.
Грохот второго камнепада постепенно замер. Несколько последних обломков рухнули в провал, затем все стихло. Воцарилась тишина, абсолютная и устрашающая, как в утро сотворения мира. В прозрачном холодном воздухе плыли позолоченные солнцем облачка каменной пыли. На противоположной стороне каньона в оцепенении застыли пораженные ужасом эйлилилалы, страх превратил их в статуи.
В наступившей тишине Харпириас вновь обратился к Коринааму:
— А теперь я хочу, чтобы ты сказал королю, что ему надо…
Однако заканчивать фразу не имело смысла.
Обессилевший от такого напряжения, полностью выдохшийся метаморф — снова в собственном обличье — беспомощно скорчился и рухнул в изнеможении, обхватив руками впалую грудь; обессилевшее тело била дрожь.
Харпириас понял, что в данный момент от него больше ничего не добиться.
Он посмотрел на короля. Но опять не смог подобрать нужные выражения по-отинорски.
— Твои воины… — произнес он, стараясь как можно более правдоподобно изобразить людей с копьями. — Пошли их сейчас… Против эйлилилалов.
Сейчас! Сейчас! — Он жестами изображал атаку и битву.
Взгляд Тойкеллы ничего не выражал. Разумеется, король не мог понять маджипурскую речь Харпириаса; однако дело было не в этом. По-видимому, Тойкелла в не меньшей степени, чем его враги на противоположной стороне пропасти, был парализован страхом и изумлением.
У него был такой вид, словно его огрели дубиной: челюсть отвисла, глаза остекленели. Стоило ли сомневаться, что странный спектакль Коринаама, особенно его последняя часть, произвел на него неизгладимое впечатление? Однако ясно было и то, что именно разрушительная сила энергометов команды Харпириаса ввергла его в ступор. Ничто из прошлого опыта Тойкеллы не подготовило его к зрелищу современного оружия Маджипура в действии.
Не в лучшей форме был и Манкхелм. Он упал на колени и трясущимися пальцами перебирал висящие на шее на кожаных ремешках священные кости и амулеты.
Так или иначе, но на дальнем конце каньона не оказалось ни одного отинорского воина, а потому некому было броситься в стремительную атаку и прогнать эйлилилалов. Воины, которых Тойкелла послал туда и приказал ждать сигнала к нападению, теперь крадучись возвращались по двое, по трое, бледные и потрясенные.
Харпириас в отчаянии воздел руки.
— Нет! — крикнул он. — Идите обратно на ту сторону! Туда! На ту сторону! Во имя Повелительницы, немедленно атакуйте эйлилилалов, пока у вас есть такая возможность!
Они только молча смотрели на него, сбитые с толку, ничего не понимающие.
Тут Харпириас взглянул на противоположную сторону каньона и с первого взгляда понял, что нет никакой нужды в атаке. Эйлилилалы исчезли.
Очнувшись от вызванного ужасом шока, они очертя голову бежали по скалистым горным тропам, побросав свои тюки, шатры, оружие и орудия труда — все, что принесли с собой из расположенного где-то далеко на севере постоянного стойбища. Два связанных хайбарака остались лежать на месте, целые и невредимые.
Харпириас не сомневался, что пройдет очень много времени, прежде чем дикие горные метаморфы вернутся и снова станут досаждать королю Тойкелле.
Он подошел к Коринааму и осторожно опустил ладонь на худое плечо метаморфа.
— У тебя очень хорошо получилось. Ты был просто великолепен. Если ты когда-нибудь перестанешь работать проводником в горах, то заработаешь целое состояние в качестве колдуна.
Коринаам в ответ только пожал плечами.
— Ты очень устал? — спросил Харпириас.
— А как вы думаете? — Голос метаморфа был полон гнева и одновременно смущения, но больше всего в нем ощущалась смертельная усталость.
— Тогда отдыхай. Столько, сколько пожелаешь. Но сперва скажи королю, что я выполнил свое обещание. Его враги убежали, и война окончена. Он может без опасений послать своих людей на противоположную сторону каньона и освободить хайбараков.
Когда детали договора были наконец выработаны, один из солдат-гэйрогов Харпириаса, который мнил себя каллиграфом, запечатлел его текст в двух экземплярах на широких свитках из выбеленной кожи, которую принесла Ивла Йевикеник. Это была чрезвычайно тонкая кожа, очень похожая на пергамент. Текст договора представлял собой образец краткости и состоял всего из шести пунктов, но, к безмерному раздражению Харпириаса, потребовалось целых три дня, чтобы записать его. Харпириасу казалось безумием тратить столько времени на подобные излишества. Но гэйрог очень серьезно относился к своему искусству.
— И какой вообще прок от всех этих красивых букв? — возмущенно спросил Харпириас у Коринаама, когда ему наконец принесли готовые экземпляры. — Король не в состоянии прочесть ни единого слова по-маджипурски. То, что тут написано, покажется ему не более значительным, чем птичьи следы на снегу. Разве нам не следует, по крайней мере, написать один экземпляр по-отинорски?
— Письменного отинорского языка не существует, — несколько самодовольно заметил Коринаам.
— Вообще?
— А много ли книг вы видели, пока бродили по деревне, принц?
Харпириас вспыхнул:
— Все равно. Тебе не кажется несправедливым, что договор может быть предоставлен для прочтения только одной стороне?