Горы и оружие - [90]

— Знаю только, что устроил все Ги, — продолжала Жизи. — И затею свою они уже несколько недель обсуждают.

— Но погодите, — опять остановился он. — А Сеси?

— Сеси уехала к себе в мастерскую — за всем своим имуществом. Днем она участвовала в демонстрации, снова была задержана, и полиция велела ей завтра к вечеру покинуть Францию. И на сей раз Кэти не захотела, чтобы Ги хлопотал за Сеси.

— Бог мой, что это творится... А Эндрью где? Он должен бы уже прийти из города.

— Тетя Джосс скажет ему, где вы. И Эндрью с Сеси, если захотят, тоже явятся ко мне следом за вами. Так что, пожалуйста, без возражений.

Он не стал дольше противиться, надел плащ. Сойдя во двор, она остановилась у подножия лестницы, на свету.

— Вы и не взглянули еще, — сказала она, приблизив лицо и указывая на свои волосы. Он поглядел — с волос смыто и устранено все парикмахерское, и они теперь ворохом осенних листьев спутанно кроют, венчают осеннюю прелесть ее лица, поражающую даже при этом бледном свете. Жизи подняла пальцы, демонстрируя, что начисто обрезала острия ногтей.

— Ну как? — спросила, стоя к нему вплотную.

— Д-да, я заметил, — сказал он растерянно, ибо, сдирая с себя красоту, Жизи становилась лишь прекрасней.

— Ну нет, не заметили. И это в вас и хорошо, что не заметили. А теперь, отбросив оболочку, буду учиться не думать о себе. Как вы. — Они вышли за ворота, сели в ее «рено», и Жизи продолжала сдержанно-рассудительным тоном: — Начало у меня, конечно, получилось глупое, и даже очень, но как начать иначе, я не знаю.

— Нет, — сказал Мак-Грегор. — У вас хорошо получилось.

— Это потому, что вы раскрыли мне суть самоотречения, — сказала Жизи. — Теперь я понимаю...

Мак-Грегор старался не слишком приглядываться к тому, как Жизи лавирует в потоке машин.

— Какой уж я вам учитель, Жизи, когда я сам не верю в самоотречение.

— Вам и незачем. Оно вам врождено, вся ваша жизнь насквозь им пронизана.

Он ничего не сказал. Снова они поднялись в сверкающую кухню — чинно и рядом, как буржуазная супружеская пара, отпустившая на вечер прислугу.

— Как же им удалось улететь? — спросил он. — По-моему, все аэропорты закрыты.

— Частные взлетные полосы в Орли работают, и аэродром под Мандельё открыт.

— А он так просто может взять и улететь из Парижа, когда тут все под угрозой?

— Интересам Ги ничто не угрожает, — сказала Жизи, накрывая на стол. — Ни сейчас, ни в будущем. Не спрашивайте о них больше. Они вернутся. Вот единственное, на что вы твердо можете надеяться. Но пусть это вас не огорчает.

— Непонятные вещи творятся, — проговорил Мак-Грегор.

Жизи поставила перед ним тарелку с семгой, коснулась пальцем фарфорово-чистой кожи его щек.

— Как чудесна эта чистота, — сказала она. — Разве не жаль, чтс люди так легко ее теряют, так охотно с ней расстаются? А зачем? Какая уж такая чудо-радость в нечистоте?

Мак-Грегор попытался заняться едой и не смог.

— Жизнь в наши времена, по-видимому, сводится к постепенному и безвозвратному расставанию с тем, что тебе дорого, — сказал он.

— Пусть так, но не смейте говорить жалкие слова.

— Отчего же?

— Оттого что вы — хранитель врат. Вы тот, кому навеки охранять la forteresse de la vie[33]. Что угодно делайте, только не смейте впадать теперь в отчаяние. Слушать не желаю от вас жалких слов.

— Вы придаете мне преувеличенное значение.

— Напротив, это вы себя недооцениваете.

— Да нет... Какая уж во мне сила? И какую там крепость жизни я охраняю?

Она встала, подошла сзади, коснулась его плеч легким касаньем рук, но он сидел, не оборачиваясь к ней.

— Попытка ведь не пытка, — проговорила Жизи. — У нас так хорошо бы получилось. От меня бы вам не было ни обид, ни огорчений никогда.

Он сидел неподвижно, положив ладони на стол.

— Бесцельно это, Жизи.

— Но разве у всего должна быть цель? Да и предательства тут нет — если вас тревожит эта мысль.

— Как же так нет?

— Теперь ведь между вами не осталось такого что можно было бы предать.

— Не знаю, — произнес он. — У меня осталось, и зачеркнуть это я не могу. Иначе всему гибель.

— То есть вы не хотите поверить, признать мрачную правду.

— Я верю. И мрачному и светлому. Но тому и другому — лишь наполовину.

— А знаете, в чем вся беда у вас с Кэти?

— Не надо об этом, Жизи.

Жизи сняла руки с плеч.

— И верно, не надо. Да я и сама не хочу об этом. Ну, раз вы ужинать не собираетесь, то я повезу вас сейчас за город.

— Сейчас?

— Ехать недалеко. Движения на дорогах никакого. Я позвонила сторожу, мосье Моро, чтобы не запирал там калитки.

Жизи надела жакет. Они спустились по винтовой лестнице. В машине Мак-Грегор спросил ее, куда они едут.

— В Пор-Рояль-де-Шан, — ответила она и нажала кнопку стартера.

Зачем они туда едут, он спрашивать не стал. Жизи повела свой «рено» по оголенным улицам города без полиции, надзора, управления. Париж был размыт сумерками, открыт всем ветрам. Миновали мост Сен-Клу, на дорожных указателях мелькнуло «Мант», и под колеса легла Западная автострада. Жизи держала курс и скорость твердо, как пилот на важном боевом вылете. Свернув затем с автострады, взяли слегка назад к Версалю, и в лесистой долине Жизи остановила «рено». Вокруг синел прозрачный сумрак французской загородной ночи. Шли лесом, пока справа и слева не очертились смутно здания. Войдя в калитку, Жизи остановилась. Тут с четырех сторон сплошной оградой вставали липы.